Шатун

Щек, оставив Искара на попечение служек, отправился в терем, где его уже поджидал человек среднего роста, с умными карими глазами и лицом, изрезанным морщинами. Левая рука его, высохшая, безжизненно висела вдоль худого тела. Именно за эту ущербную от рождения руку он и получил свое прозвище. И именно она стала помехой на пути Борислава к великому столу. Впрочем, Щек предполагал, что дело здесь не только в физическом изъяне. Борислав не уступал умом своему младшему брату Всеволоду, но, в отличие от последнего, не считал правду бога Велеса откровением, которому следует подчинять все свои помыслы. Раздражало его не столько вмешательство бога в людские дела, сколько непомерное властолюбие волхвов, провивших встать над князьями и родовыми вождями. Свою любовь к волхвам Борислав скрыть не сумел, за что и поплатился. Двадцать лет назад противодействие Велесовым ближникам едва не закончилось для него гибелью, но Великий князь Всеволод пощадил брата.

— Я ждал тебя, ган, еще два месяца назад, — сказал Борислав, жестом приглашая гостя к столу.

Горница была обставлена скромно: стол да две лавки по углам. Если бы его стали потчевать из глиняной посуды, Щек не удивился бы, но Борислав наполнил вином серебряный кубок очень тонкой работы. Старший брат Великого князя Всеволода был несметно богат, но богатство напоказ не выставлял, предпочитая играть роль человека, обиженного волхвами.

— Случай вмешался, а может быть, ган Митус, — вздохнул Щек. — Шалопуги сбили меня стрелой с возка. Едва-едва Макошины ведуньи выходили.

— Вот тебе раз! — искренне удивился Борислав. — А почему, Макошины ведуньи оказали тебе такую честь?

— Боярин Драгутин похлопотал. Именно в его розвальнях я был за возницу.

— Вот незадача! — Борислав хлопнул здоровой рукой по столу. — Ведь тех разбойников Рада посадила в засаду.

— Стерва, — беззлобно засмеялся Щек. — Что же она против первого в славянских землях бойца выставила столь малую ватажку? Даджан разметал дюжину ее разбойников как стаю облинявших селезней.

— Жаль, — поморщился Борислав. — Драгутин в нашем раскладе лишний.

— А я, представь себе, не жалею, — хмыкнул гость в усы, — ибо смерть боярина обернулась бы и моей смертью.

— Ах да, конечно, — спохватился хозяин. — Я упустил из виду это печальное обстоятельство.

— Боярина Драгутина надо было убивать еще двадцать лет назад, когда я тебя, Борислав, вывел на его след.

— То ли он бес, этот Драгутин, то ли его в тот день на болотах не было, — покачал головой Борислав. — Несколько раз я пытался выяснить у Лихаря, как они с Драгутином выскользнули тогда из расставленных нами сетей, но тот только посмеивался. Разумеется, я умолчал и о твоем, и о своем участии в этом деле.

— В десятый раз тебе повторяю, Борислав, — раздраженно всплеснул руками Щек, — Лихарь Шатун погиб, я собственными глазами видел его плавающее в крови тело, когда пришел к схронам по следам твоих мечников.

— Послушай, ган, — нахмурился Борислав, — ты пропадал где-то почти двадцать лет, а я вот уже семь лет имею дела с Лихарем, и он ни разу меня не подвел. За него ручались Митус и Моше, знающие Урса с давних времен. Хабал был с ним в чужедальних землях, где они много лет прожили бок о бок. Ты что же, и Хабалу не веришь?

— А в чем ты преуспел за эти семь лет, Борислав? — прищурился Щек. — Вы с Митусом устраивали заговоры, которые проваливались, едва начавшись. И непременным участником ваших заговоров являлся Лихарь Урс или, точнее, человек, которого вы называете этим именем. Этот лже-Лихарь, этот оборотень вот уже десять лет обещает Хабалу Слово, коего тот так жаждет, но схроны Листяны Колдуна так и остаются на запоре.

— Лихарь опасается, что Слово приберут к рукам печальники богини Кибелы, которые крутятся вокруг Хабала, и я его понимаю, мне эти люди тоже не нравятся. Почему ты не хочешь встретиться с Лихарем и убедиться во всем сам?