Шатун

Ицхак с Гораздом переглянулись. Конечно, можно было предположить, что эта сотня всадников прислана либо Драгутином, либо Всеволодом на помощь Торусе. Но тогда почему они не вмешались в сечу? Ударь они на Горазда — из дружины никого бы в живых не осталось. А эти, похоже, выжидали…

— Легко мы отделались, — выразил общее мнение Гудяй. Знай Горазд заранее, что под рукой Торусы не полтора десятка мечников, как его уверяли, а добрых две сотни, то действовал бы он по-другому и, быть может, городец взял. Но, как теперь выясняется, даже взятие городца не обеспечивало ему окончательной победы. В пяти верстах от места события прятались люди, готовые украсть у гана одержанную победу.

Видимо, Ицхака мучили те же мысли, поскольку сидел он у костра насупившись, словно сыч. Придется удачливому купцу держать ответ перед каганом Битюсом за невыполненное обещание взять под свою руку Листянин городец. Каган хвастунов не любит, и единожды оступившийся навсегда теряет его доверие.

— Не могла Рада быть лазутчицей Драгутина, — покачал головой Ицхак.

— Очень может быть, — вздохнул Горазд. — Но все равно, вы с ганом Митусом крупно промахнулись на ее счет. А кому она, по-твоему, служит?

— Помнишь, я завел речь о колдунах и она сразу откликнулась?

— Ты думаешь, что этот колдун ее истинный хозяин?

— Слышал я о некоем Хабале, — продолжал Ицхак, — который собирает вокруг себя бродяг и изгоев.

— Мы-то зачем им понадобились?

— Колдуну нужны схроны Листяны и городец.

— Уж больно хитро задумано, — засомневался Горазд. — Почему Хабал сам не напал на городец? Вполне мог захватить Торусу врасплох.

— Захватить городец он, конечно, мог, но вряд ли удержал бы. За смерть боготура божьи ближники сняли бы с него шкуру. Иное дело, если бы городец был отбит у гана Горазда и Ицхака Жучина.

— Князь Всеволод и волхвы не стали бы долго терпеть здесь колдуна, — возразил ган.

— Значит, за колдуном стоит человек, который рассчитывал договориться если не с волхвами, то с Великим князем.

— И что это за человек?

— Борислав Сухорукий, — мрачно усмехнулся Жучин, — родной брат князя Всеволода и большой друг гана Митуса. Борислав вполне мог удержать за собой Листянин городец, опираясь на поддержку Всеволода и Битюса, даже если бы Велесовы волхвы и князь Гостомысл Новгородский были против

— Стоят ли того Листянины схроны, чтобы из-за них столько людей погибло ни за куну? — вздохнул сидевший неподалеку Гудяй.

— Не в схронах дело, — махнул рукой в его сторону Ицхак. Горазд ждал продолжения, но Жучин неожиданно умолк и привстал на ноги. Ган последовал его примеру, хотя и не понимал, что встревожило купца.

— Вряд ли ведуны рискнут преследовать нас ночью, здесь на десятки верст нет ни единой души.

— Не уверен, — возразил Жучин и указал пальцем в сторону противоположного берега.

Тот берег был обрывист и крут. Именно таким его запомнил Горазд при свете дня, а в наступившей темноте он был неразличим, во всяком случае до той поры, пока ночную мглу не прорезали огненные стрелы. Зрелище было странное и никогда прежде Гораздом не виданное. За спиной гана послышались испуганные выкрики, дико заржали кони, а сам он стоял словно завороженный. Огромный огненный столб поднимался над обрывистым берегом, и отблески огня багровыми языками стелились по воде, отчего река казалась кровавым потоком, медленно струящимся мимо хазарского стана.

— Коней держите! — крикнул Ицхак и тем привел в чувство оцепеневших от ужаса людей.

На глазах у изумленных зрителей огненный столб принимал очертания человеческого тела, которое венчала рогатая голова. Горазд почувствовал холодок под сердцем, когда огненное чудовище подняло вдруг вверх руку и погрозило ею неведомо кому. Очень может быть — гану Горазду, у которого в этот момент волосы зашевелились на голове.

— Это Велес! — выкрикнул Гудяй. — Рогатый бог грозит нам своими карами.

О гневе богов Горазду не раз приходилось слышать, но ему и в голову не приходило, что этот гнев может выражаться с столь страшном и недоступном человеческому пониманию виде. Сердце бешено колотилось в груди гана, готовое вот-вот лопнуть. Никогда в жизни он не переживал такого дикого страха. Кони бесновались на песчаной косе, люди метались между ними с воплями ужаса, а огненные стрелы, пронзая черноту ночи, с шипением падали в воду. Огненный столб вспыхнул в последний раз, словно рассерженный бог рванулся к небу, и все угасло, наступила страшная, леденящая душу тишина. Тишина длилась недолго, но Горазду показалось, что закончилась не только его жизнь, но и бытие всего сущего на земле. Потом вновь захрапели кони и закричали люди, и этот шум заставил очнуться впавшего в оцепенение гана.

— Что это было? — спросил он, поворачиваясь к Жучину.

— Я сам хотел бы это знать, — недовольно буркнул тот. Судя по всему, Ицхак испытал страх не меньший, чем ган Горазд. Одно дело смеяться над славянскими богами, хоронясь за спиной своего Ягу, и совсем иное —столкнуться с ними лицом к лицу.