Щедрый Буге (СИ)

устье речки Холболоох группой челябинских туристов, шедшей следом за нами, на высоком берегу была найдена разрытая медведем могила глубиной 30-40 см и лежавший на земле крест с нацарапанной надписью: "Сотников Ю. В. 23.09.72 г." Вокруг могилы валялись кости, остатки одежды. Все это челябинцы (низкий им поклон) собрали, подправили могилу, поставили новый, далеко заметный с реки массивный крест и возложили еловый венок.

А на следующий год корабелы из Николаевска-на-Амуре - родины Юры Сотникова - закрепили на кресте пластину из нержавеющей стали. На ней были выгравированы строки последнего Юриного стихотворения:

Тайга, тайга, мне скоро уезжать.

знаю, что не нужно слов высоких.

44

Мне хочется в объятьях крепких сжать, Как плечи друга, склоны хмурых сопок.

Узнав тайгу, нельзя забыть ее.

Она своим простым законам учит.

Здесь у костра не хвастают, не лгут,

Не берегут добро на всякий случай.

Здесь все свои и, верно, в этом суть.

Строга, добра, сурова, необъятна.

И где бы не лежал мой путь, -

Я знаю, что вернусь к тебе обратно.

Юра Сотников. Хабаровский край.

Трагически погиб 23.09.72 г.

прикрываю глаза и пытаюсь представить последние часы жизни Юры...

Два изможденных человека в лохмотьях лежат, скрючившись у чадящего

костра. Слабое пламя хоть как-то согревает, а дым должны заметить с воздуха. До звона в ушах они вслушиваются в шум тайги, пытаясь выделить из него гул мотора.

Бесконечная, промозглая сырость измотала людей, а ночью ещё выпал глубокий, сразу по колено, снег. Холод пронизывал до костей.

Юра уже не в силах ходить. Сердце его билось слабо, с перебоями. Ему чудится летний луг и среди ярких цветов его мама в белом платье. Она совсем молодая. Моложе даже чем он. Она медленно приближается. Вот Юра явственно ощутил на лице её мягкие ладони. Только сейчас на 26 году жизни он заметил, что её щёки покрыты нежным золотистым пушком. Подумалось: "Удивительно, как я раньше не замечал этого... Жаль, что прежде я так мало вглядывался в мамино лицо". Родной образ унесся в дымку, а следом наплывало новое видение...

Саше, напарнику Юры, приходилось прилагать невероятные усилия, чтобы заставить себя подняться и вновь идти собирать ветки и сучья. Сырые дрова

45

шипели, почти не давали тепла. Все, что могло гореть, вблизи собрано, и поддерживать огонь становилось все труднее и труднее...

Опять послышался гул летящего самолета. Он нарастал. Глаза загорелись надеждой - люди совсем близко, их ищут! Вот самолет прогудел над их головами, но... проклятье небесам!!! - в низких облаках ни одного просвета!

Юра с усилием разомкнул воспаленные веки. Ввалившиеся глаза потеряли блеск и больше не оживляли серого, изможденного лица. "Как красива тайга

белом одеянии. И непокорившийся Гонам нынче не так грозно ревет", - с грустью подумал он. -"Нас не оставят. Нас обязательно найдут..." - Но снежинки уже накрывали лицо лежащего у костра человека белой маской. Она больше не таяла...

Юра не представлял своей жизни без тайги, и судьба распорядилась так, что он навеки остался на земле мудрого Улукиткана - проводника Григория Федосеева, книги которого Юра так любил и много раз перечитывал.

Где настигла смерть Сашу Тимашова, неизвестно. Умер ли он там же от холода, голода? Или всё же нашел силы идти дальше и встретил свой смертный миг в пути? Только тайга знает ответ на эти вопросы.

Юры больше нет, но останутся жить в моей памяти его слова: "Лучшие качества человеку дает природа. Она делает его добрее, очищает от шелухи и оставляет главное - здоровый стержень".

Через несколько месяцев после окончания поисков и возвращения в Башкирию я получил из Николаевска-на-Амуре посылку - продолговатый фанерный ящик с завернутым в чистую мешковину винчестером и письмо, из которого узнал, что Юра взял с собой на Гонам легкую малокалиберную винтовку, а тяжелый пятизарядный винчестер с боеприпасами оставил дома. В конце письма была приписка: "Ружье наш дар тебе от нас и Юры. Береги. С уважением, Василий Иванович, Вера Васильевна Сотниковы".

Из этого же письма я узнал, что у их сына, моего друга и учителя был порок сердца и он всю жизнь, не сдаваясь, мужественно преодолевал свой недуг.

46

ДЖАНГО

На четвертый день хворобы почувствовал себя заметно лучше и, выбравшись на свежий воздух, занялся ремонтом лыжных креплений. Занятие это не требовало больших усилий, но из-за общей слабости приходилось часто отдыхать.

- Эх, мне бы Луксино здоровье, - невольно вздыхал я. - Ему все нипочем. Умывается снегом, воду пьет прямо из полыньи, спит в дырявом, свалявшемся спальнике, никогда не мерзнет и не простывает. Чем не снежный человек? Правда, временами жалуется на боли в желудке, но и то как-то мимоходом.

После обеда, закончив, наконец, ремонт, шатался по стану взад-вперед, как неприкаянный. Угнетало неопределённое душевное состояние, которое называют предчувствием. Съеденные норки не давали покоя, и я не удержался, пошел проверить ближние ловушки в полукилометре от палатки.