Читаем Щедрый Буге (СИ) полностью

Ура-а! Ура-а! Лукса пришел! Изрядно исхудавший, но веселый и все такой же неугомонный. Подъехал, привычно переваливаясь на лыжах с ноги на ногу. Тут же с диким восторгом носился по стану поджарый Пират. Тоже отощал на скудных гвасюгинских харчах. Я сбросил ему с лабаза увесистую кетину. Собака благодарно лобызнула меня и набросилась на любимое лакомство. Лукса тем временем рассказывал:


- Немного подшаманили и ладно. Хотели еще неделю держать. Упросил. Задыхаться стал в каменном мешке. Каждую ночь Буге снился. Никак нельзя нашему брату тайги. Панты вот принес, - показал он бутылочку с густой темно-коричневой жидкостью, - Панты и Буге быстрее вылечат.


Долго сидели. Старый охотник был возбужден возвращением, а я истосковался по живому общению. Разговаривая, невольно прислушивался к своему голосу. Поначалу мне казалось, что говорю не я, а кто-то другой. Настолько отвык от собственной речи.


Узнав, что днем я чуть было не отправился кормить рыб, Лукса помрачнел:


- Чего так делал? Река - обманщица. Как-то со мной так было. Думал, не выберусь.

Он раскочегарил потухшую трубку и, попыхивая, продолжал:


-- Случилось это после Нового года. Все разошлись по участкам, а я загулял. Вертался один. Нартовый след проходил вдоль полыньи. Дело обычное. Вдруг слышу "трх, трх" - лед лопается. Не успел опомниться, как закачался, будто в оморочке. Хотел по нартам перепрыгнуть на торос, но льдина маленькая, накренилась, и я в воду свалился. Одна лыжа, когда падал,


ула слетела, а вторая, как парус, по течению потащила. Не знаю, как успел в край полыньи вцепиться, да ногой вертануть. Спасибо Пудзе, крепление съехало. Лед гладкий, руки скользят, до сих пор удивляюсь, как выбрался. Целый месяц болел, елка-моталка. С рекой, паря, не шути. Не ленись, всегда лед проверяй. Ну ладно, говорим, говорим, а надо бы поесть. Вот хлеб свежий принес, да еще кой-чего. Садись, пировать будем.




110


Старик извлек из котомки огромный кусок копченого мяса, завернутый в бумагу. Вид его, надо признаться, не возбуждал аппетита. Мне даже показалось, что он местами покрыт плесенью. Но медвежий окорок оказался великолепным, и мы его прикончили в два счета.

Лукса взглянул на неприглядную бумагу и покачал головой:


- Совсем грязная стала.


"Не то слово", - подумал я, нисколько не удивляясь тому, что старик сунул бумагу в печку. Через минуту он извлек ее оттуда и бросил на лапник: она была целехонька, только стала намного чище и белее. Впрочем, зеленые пятна, которые я вначале принял за плесень, на ней сохранились.


Взяв еще теплую диковинку в руку, я никак не мог отделаться от ощущения, что это простая оберточная бумага.

Откуда у тебя это?


На горе Ко в камнях много такой. Удобная -- не рвется, в огонь бросил, опять чистая.

Тут только я догадался, что это знаменитый минерал даннеморит, который встречается в горах Сихотэ-Алиня.


НЕ СЕРДИСЬ, ПУДЗЯ


Ночью снилось, будто кто-то тянет меня за ноги в черную бездну. Я отчаянно цепляюсь за лед, но руки скользят, и я погружаюсь в черноту все глубже и глубже. Проснулся весь в поту и долго не мог успокоиться.


Лукса уже позавтракал и ушел откапывать капканы. Через полчаса я тоже был на лыжах и брел по Глухому. Он вполне оправдал свое название. На нем действительно все по-прежнему глухо - ни одного свежего следа не появилось.


Вернувшись к становищу, стал колоть дрова на вечер. Вскоре подъехал шатающийся от усталости наставник. Я обратил внимание, что он сильно возбужден.

- Что-то случилось?



111


Отгадай загадку, - предложил он вместо ответа, - В липе сидит, скребется, пыхтит, тронешь - рычит.

Медведь?


Точно, гималайский. Тепло, вот и проснулся. Со стенок сухую труху соскребает. Постель помягче делает. Пойдешь завтра со мной?


Ты еще сомневался?! - обиделся я.


Весь вечер тщательно готовились. Лукса, отливая в колупе* пули, сокрушался, что тигр часто ходил по его путику.


Не буду туда пока ходить. Увидит куты-мафа, что его следы топчу - всякое думать начнет. Не поймет - сердиться будет.


Лукса, ты же говорил, что тигр очень умный вверь. Все понимает.


Это правда, куты-мафа, что думаешь даже знает. Подумаешь: не буду стрелять, - он понимает и тоже думает: не буду его трогать. Но когда куты-мафа далеко, он не слышит, что я думаю, не поймет, зачем хожу, и будет сердиться.


не раз слышал, что некоторые промысловики до сих пор настолько боятся тигра, что когда он появляется на их участке, бросают охоту и покидают это место, случается навсегда.


Сам Лукса принес четырех соболей и, хотя прошло больше месяца, ни один из них не попорчен мышами. Секрет прост -Лукса придумал способ, как обхитрить этих вездесущих грызунов. Ставит ловушки возле молодых гибких деревьев. Ствол пригибает и закрепляет его в горизонтальном положении каким-нибудь сучком. Цепочку же привязывает к макушке. Когда


соболь, угодив в капкан, начинает биться, деревце рано или поздно выпрямляется, и жертва повисает в воздухе. Мышам она недоступна, а птицы соболей не трогают.


Закончив со шкурками, Лукса раскурил трубку и глубоко задумался, глядя по обыкновению сквозь щель на огонь в печурке.

Перейти на страницу:

Похожие книги

12 великих трагедий
12 великих трагедий

Книга «12 великих трагедий» – уникальное издание, позволяющее ознакомиться с самыми знаковыми произведениями в истории мировой драматургии, вышедшими из-под пера выдающихся мастеров жанра.Многие пьесы, включенные в книгу, посвящены реальным историческим персонажам и событиям, однако они творчески переосмыслены и обогащены благодаря оригинальным авторским интерпретациям.Книга включает произведения, созданные со времен греческой античности до начала прошлого века, поэтому внимательные читатели не только насладятся сюжетом пьес, но и увидят основные этапы эволюции драматического и сценаристского искусства.

Александр Николаевич Островский , Иоганн Вольфганг фон Гёте , Оскар Уайльд , Педро Кальдерон , Фридрих Иоганн Кристоф Шиллер

Драматургия / Проза / Зарубежная классическая проза / Европейская старинная литература / Прочая старинная литература / Древние книги
Отверженные
Отверженные

Великий французский писатель Виктор Гюго — один из самых ярких представителей прогрессивно-романтической литературы XIX века. Вот уже более ста лет во всем мире зачитываются его блестящими романами, со сцен театров не сходят его драмы. В данном томе представлен один из лучших романов Гюго — «Отверженные». Это громадная эпопея, представляющая целую энциклопедию французской жизни начала XIX века. Сюжет романа чрезвычайно увлекателен, судьбы его героев удивительно связаны между собой неожиданными и таинственными узами. Его основная идея — это путь от зла к добру, моральное совершенствование как средство преобразования жизни.Перевод под редакцией Анатолия Корнелиевича Виноградова (1931).

Виктор Гюго , Вячеслав Александрович Егоров , Джордж Оливер Смит , Лаванда Риз , Марина Колесова , Оксана Сергеевна Головина

Проза / Классическая проза / Классическая проза ХIX века / Историческая литература / Образование и наука