Щедрый дар

Про себя она подумала, что обоим нет смысла говорить что-то еще, но он потратил силы, время, в конце концов, деньги, чтобы добраться сюда. Надо хотя бы выслушать его.

– Хорошо, давай поговорим.

Она вошла в квартиру, без слов приглашая Гаррисона. Он вошел очень быстро, словно боялся, что она может вот-вот захлопнуть дверь у него перед носом. Она предложила ему присесть.

Она отчего-то снова вспомнила тот день, когда они впервые встретились на Лонг-Айленде, и подумала, насколько разительно все отличается в ее мире. Ее окна выходили отнюдь не на океан. Библиотека в доме семейства Сейдж была полна дорогих коллекционных изданий, а ее полки уставлены книгами в потрепанных бумажных переплетах. Вместо кожаной мебели диван и единственный стул, обитые английским ситцем с растительным рисунком, давным-давно вышедшим из моды. В качестве кофейного столика старый чемодан, лежащий горизонтально. Вместо пушистых обюссонских ковров сочных оттенков ковер из полиэстера с прорезиненным основанием.

Гаррисон расположился на диване ближе к краю, это и понятно, он оставляет место для нее. Грейси намеренно предпочла стул. Он не нарушил молчания. Поэтому начала Грейси:

– О чем ты хотел поговорить?

Он бросил на нее взгляд, дескать, сама знаешь. Безусловно, она знала. Однако не собиралась облегчать его миссию.

– Ах, я даже не знаю. Может быть, о событиях на Ближнем Востоке? Или о том, почему нам приходится изучать в старших классах тригонометрию, которая никогда не пригодится в реальной жизни? Или о том, что музыка, которую слушает подрастающее поколение, не музыка, а полная ерунда?

Черт возьми, он еще старается быть забавным и обворожительным, как в библиотеке. Необходимо его остановить прежде, чем она поведется на эти чары.

– Я выбираю тригонометрию.

В математике ничего забавного и обворожительного.

– Ладно. Но прежде я хочу поговорить о нас с тобой.

Снова решил перейти к делу. Невозможно оставаться спокойной и равнодушной, когда он старается добраться до сути происходящего? До ее сердца?

– Не существует «нас с тобой».

– Существовали, пока я все не испортил.

Она еще не была готова к тому, что он подойдет к этой теме так стремительно и откровенно. Промолчала, но встретила его взгляд спокойно, подтвердила, что готова слушать дальше.

– Два момента. Во-первых, когда вернулся в Нью-Йорк, я велел детективу заняться информацией по Девону и Уилсону Брауну.

– Потому что все еще не верил мне.

– Именно об этом я сам себе твердил в Цинциннати, но на самом деле, не успел выйти из твоего номера, я уже точно знал, что был не прав, когда не верил тебе. Просто я слишком упрям и слишком глуп, чтобы признаться в этом тебе или себе. Но до этого мы еще доберемся. Я хотел быть уверен, что Брауны получат все, чего заслужили. Мой детектив собрал достаточно сведений об обоих, а они оказались гораздо хуже, чем ты думала. Там и проблемы с законом, и с друзьями, и с работой – все, что пожелаешь. Эти ребята проведут остаток жизни в бесчестье, унижении и позоре, а что еще вероятнее, в тюрьме. Я велел своему человеку передать информацию тому, в ком он уверен и кто сумеет правильно распорядиться этими сведениями.

– Вот это да. Спасибо тебе, Гаррисон.

– Теперь насчет того утра в Цинциннати.

– Утра, когда ты обвинил меня во лжи.

– Есть кое-что, что ты обязательно должна понять, Грейси.

– Что же?

На этот раз он не колебался и не медлил.

– Я никогда прежде не встречал таких, как ты.

Сказанное снова очень удивило Грейси.

– Но я совершенно обычный, нормальный человек. На свете еще миллионы таких, как я.

– Во-первых, это не так. Таких, как ты, больше нет. И во-вторых, пока не появилась ты, я был уверен, что все в этом мире подобны мне. Эгоистичные, алчные, жаждущие только брать и получать, те, у кого каждая новая возможность, любой опыт и любое новое знакомство вызывают один и тот же вопрос: какую выгоду я смогу извлечь из этого? И у меня не было повода думать, что ты не такая, как они. В голову не приходило, что в мире есть люди, готовые помогать другим. Такие, как ты и мой отец. Самоотверженность и бескорыстие были мне чужды и непонятны. Проще осознать, что ты обокрала отца, чем поверить, что он или ты готовы отдавать деньги людям, нуждающимся в них.

Она вспомнила, как отец учил его, еще совсем ребенка, что деньги превосходят по значению все остальное. Вспомнила, что он целых тринадцать лет учился в школе, где подчеркивалось, что финансовый успех превыше любого другого. Она знала, что уроки, усвоенные в детстве, остаются глубоко в сознании. Люди могут говорить все, что угодно, о том, как, будучи взрослыми, они сделали неправильный выбор, а потом были вынуждены жить с его последствиями, но никогда не принимают во внимание то, что взрослый выбор основан на пережитом в детстве.