Щегол

Теперь у следователей появилась надежда отыскать и другие пропавшие картины, и теперь они отрабатывают сразу несколько нью-йоркских версий. “Стоит потрясти дерево посильнее, и яблоки так и сыплются”, – говорит Ричард Наннэлли, координатор специальной группы ФБР и полиции Нью-Йорка по расследованию преступлений в сфере искусства. “Обычно, когда крадут предметы искусства, их стараются как можно быстрее вывезти из страны, но эта находка в Бронксе свидетельствует о том, что мы имеем дело с любителями, неопытными ворами, которые совершили кражу, поддавшись порыву, а теперь не знают, как такие вещи продавать или прятать”. По словам Наннэлли, полиция начала заново разыскивать, опрашивать и проверять тех, кто присутствовал тогда на месте взрыва. “Теперь, конечно, у нас появилась версия, что многие пропавшие картины все это время могли быть в Нью-Йорке прямо у нас под носом.

Меня затошнило. Я вскочил, выбросил газету в ближайшую урну и вместо того, чтоб идти к метро, поплелся обратно по Канал-стрит и где-то с час на жутком холоде слонялся по Чайнатауну – дешевые электротовары, кроваво-красные ковры в димсамных, – через запотевшие стекла я таращился на лакированные ряды насаженных на крюки уток по-пекински и думал только: черт, черт!

Краснощекие уличные торговцы, укутанные, словно монголы, перекрикиваются через дымящие жаровни. Окружной прокурор. ФБР. Новая информация.

Мы намерены привлечь преступников к ответственности по всей строгости закона. Мы совершенно уверены, что вскоре обнаружатся и другие пропавшие картины. При работе над этим делом местные правоохранительные органы плотно сотрудничают с Интерполом, ЮНЕСКО и другими федеральными и международными службами.

Это было повсюду. В каждой газете: даже в китайских газетах найденная картина Рембрандта торчала посреди струек иероглифов, выглядывала из коробок с непонятными овощами и угрями на льду.

– Вот уж от чего передергивает, – тем же вечером сказал Хоби за ужином с Амстиссами, взволнованно хмуря лоб. Он только и мог говорить, что о найденных картинах. – Повсюду раненые, люди истекают кровью, а этот – картины со стен снимает. Выносит их на улицу, несет под дождем!

– Ну, не скажу, что это меня удивляет, – сказал мистер Амстисс, который пил уже четвертый виски со льдом. – Знаешь, когда у мамы был второй сердечный приступ – и слов нет, чтоб описать, какой бардак тут был после того, как уехали эти слоны из Бет-Израиль. По всему ковру – черные следы. Мы еще неделями потом натыкались на пластиковые колпачки от шприцев по всему дому, собака один чуть не проглотила. И еще они что-то разбили, Марта, что там было – что-то в шкафу с фарфором?

– Ну, слушай, я о врачах на скорой плохого никогда не скажу, – ответил Хоби. – Те, что к нам приезжали, когда Джульетта болела, меня прямо-таки поразили. Я просто рад, что картины нашлись и не слишком пострадали, а то была бы настоящая… Тео? – вдруг обратился он ко мне, так что, дернувшись, я поднял глаза от тарелки. – С тобой все нормально?

– Извините. Я просто устал.

– И неудивительно, – любезно заметила миссис Амстисс. Она преподавала историю Америки в Колумбийском университете, и это ее Хоби любил, и с ней-то он и дружил, мистер Амстисс, к сожалению, шел к ней в нагрузку. – У тебя был трудный день. Переживаешь насчет экзамена?

– Да нет, не особо, – ответил я, не подумав, о чем тотчас же пожалел.