Щекочу нервы. Дорого

Надя суетилась у стола, расставляла вокруг самовара блюдца для варенья. Даша не могла глаз от нее отвести. Она испытывала странное чувство, словно была сейчас невидимой для Нади. «Я знаю о ней все, а она обо мне – ничего! – думала она. – Как, однако, обманчива внешность. Такая милая женщина! Никогда не подумаешь, что это хладнокровная убийца».

– Вам покрепче? – Надя с заварником в руке вернула Дашу в реальность.

Даша машинально кивнула. Она сидела за столом и чувствовала, как в ее груди нарастает какая-то странная, неведомая раньше боль. Точнее, это была даже не боль, а ощущение дискомфорта, приближающейся тревоги или чего-то дурного, что она сделала.

– Тебе какое? – спросил ее Лешка, покачивая банками в руках, как жонглер. – Это из смородины. А это вишневое.

– А ты клади и то, и другое, – посоветовала Надя и подставила чашку под носик самовара. – Вы, Даша, учитесь или работаете?

Даша не успела рта раскрыть, как Лешка выдал:

– Она, мама, в областной прокуратуре работает. И, между прочим, занимается расследованием убийства дальнобойщика…

Надя внезапно выронила из руки чашку. Та упала на стол, раскололась, кипяток разлился по скатерти темным пятном.

Маски были сорваны. Мертвея лицом, Надя в упор смотрела на Дашу. И Даша уже не могла улыбаться ей. И ее лицо мертвело, и губы были готовы крикнуть: «Да! Да! Расследую! И все про вас знаю!»

– Э-э, не беда! – сказал Лешка, собирая осколки чашки. – Мам, неси еще чашку!

Надя рассеянно кивнула, но тут Даша вскочила из-за стола.

– Я сама! – крикнула она и, словно пол под ней горел, выбежала из комнаты.

Оказавшись на крыльце, она остановилась, перевела дух и села на ступеньку. «Что же я наделала! – подумала она. – Надо было хоть сквозь землю провалиться! Она все поняла… Какой ужас, какой ужас! Что же делать? К Юре бежать? Ах, как же это подло с моей стороны! Беги, стукачка, беги! Областная прокуратура никак без тебя не обойдется!»

Она вздрогнула, услышав, как за ее спиной скрипнула дверь, но оборачиваться не стала. Каким-то чувством Даша поняла, что это Надя.

Женщина медленно опустилась на ступеньку рядом с Дашей.

– Я его не убивала, – тихо и спокойно сказала она.

Даша молчала.

– Что это изменило бы? Зачем мне его смерть?

Она повернула голову и посмотрела на Дашу. Та тоже повернула голову. Их взгляды встретились.

«Какие глаза!» – подумала Даша.

– Я в то утро была на огороде. О том, что на лугу нашли убитого водителя, узнала только в обед. Пошла на луг, увидела машину и поняла, кто этот убитый, – усталым и немного хриплым голосом продолжала Надя. – А только потом до меня дошло: если кто-то видел эту машину в моем дворе и расскажет следователю, то меня обязательно заподозрят. И – поверишь? – не было ни печали в душе, ни слез, ни страха. Я так и подумала: будь что будет, сама ничего не скажу, а если заподозрят, врать не стану. – Она надолго замолчала. А потом вдруг ее как прорвало: – Валера говорил, что любит, что женится на мне, а я знала, что он лжет, и мы оба играли в эту красивую романтическую сказку. Но эта сказка была такая притягательная! Голова закружится, забудешься на мгновение, и кажется, что всего двадцать… Как тебе сейчас.

Она покачала головой и усмехнулась над своими словами.

– С возрастом даже игры становятся недоступными. Это, наверное, самое грустное. Еще лет пять пройдет, и в любовь уже не сыграешь. А дни бегут, думать не дают. Обернешься – а позади вся жизнь, и долгов никаких. Лешка на ногах, картошка в закромах, дома порядок. И думаешь: а пропади оно все… И словно с обрыва в реку. Знаешь, что вода ледяная и не согреешься уже никогда, а все равно прыгаешь…

Она вздохнула, опустила руки на колени, приподняла лицо, как бы желая увидеть какую-нибудь птицу.

– Забавно. Очень-очень забавно, – говорила Надя. – Во-первых, тайна. Ночь – а он приезжал только по ночам, все разговоры только шепотом, утренние проводы, когда еще темно и трава сухая. Я выходила к машине босиком и целовала его до одури! Понимала, что все спектакль, что я подражаю героине какого-то фильма, но какая же это сладкая боль! (Она на минуту закрыла глаза и покачала головой.) И думаешь: а зачем она вообще нужна, эта правда? Лицемеры счастливее нас. Они лепят дворцы внутри себя и упиваются любовью с придуманными принцами. – Она на минуту замолчала и судорожно сглотнула. – А такие дуры вроде меня всю жизнь пытаются подогнать мужиков под идеалы. А зачем? Не проще ли пригласить в постель подонка и сказать: давай на минутку представим, что ты – Ромео, а я – Джульетта…

Надя вдруг уронила голову и закрыла лицо руками. У Даши сердце упало. Ей показалось, что женщина заплакала навзрыд. Но, оказывается, она смеялась.

– О-ох! – вздохнула Надя, вытирая слезы на глазах. – Если бы ты знала, как тяжело уходить со сцены. Как это больно, черт возьми! Уже сама готова платить актеру, осветителям, оркестру, зрителям, уборщицам, лишь бы еще раз сыграть любимую роль, и еще разочек, и в последний раз, и в самый последний…