Щелкни пальцем только раз

– Я понимаю, понимаю. Ты все равно считаешь своим долгом поехать и навестить ее.

– А разве я не прав?

– К сожалению, я полагаю, что ты прав. Абсолютно прав. И я тоже поеду с тобой, – добавила она, гордясь своим героизмом.

– А тебе зачем ехать? Она же не твоя тетушка. Нет, я поеду один.

– А вот и нет. Я тоже люблю страдать. Будем страдать вместе. Я делаю это без всякого удовольствия, ты – тоже. Что до тетушки Ады, она-то уж наверняка никакого удовольствия от этого не получит. Но я понимаю, что такие вещи делать необходимо.

– Нет, я не хочу, чтобы ты ездила. Ведь помнишь, в прошлый раз она была с тобой ужасно груба.

– О, я отнеслась к этому совершенно спокойно. Мне кажется, только этот эпизод и доставил бедной старушке некоторое удовольствие. Пусть ее, мне не жалко.

– Ты всегда была так добра к ней, несмотря на то что нисколько ее не любишь.

– Тетушку Аду любить невозможно. Мне кажется, ее никто никогда не любил.

– Но все равно нельзя не испытывать жалости к человеку, когда он так стар.

– А я вот не испытываю. У меня не такой хороший характер, как у тебя.

– Женщины обычно жестокосерднее.

– Вполне возможно. В конце концов, женщина должна быть здравомыслящей – у нее нет времени на сантименты. Я хочу сказать, что готова пожалеть человека, если он стар, или болен, или еще что-нибудь, но только при условии, что это человек приятный. Но если нет, сам признайся, тогда дело другое. Если ты противная особа в двадцать лет и ничуть не лучше в сорок, в шестьдесят становишься еще противнее, а уж в восемьдесят превращаешься в настоящую мегеру, то, право же, я не понимаю, почему нужно непременно жалеть такую только потому, что она стара. Мегера так и останется мегерой. Я знаю очаровательных старушек, которым семьдесят и даже восемьдесят. Старая миссис Бошем, Мэри Кар, бабушка нашего булочника, миссис Поплет, которая приходила к нам убирать. Все они были такие милые, и я с удовольствием помогала им, чем могла.

– Ну ладно, ладно, – сказал Томми. – Будь здравомыслящей. Однако если ты действительно собираешься проявить благородство и ехать со мной...

– Я хочу ехать с тобой, – перебила его Таппенс. – Ведь, в конце концов, я вышла за тебя замуж «на радость и на горе», а тетушка Ада принадлежит, несомненно, ко второй категории. Поэтому поедем вместе, рука об руку. Отвезем ей букет цветов, коробку конфет с мягкой начинкой и пару журналов. Можешь написать миссис – как ее там? – и сообщить, что мы прибудем.

– На будущей неделе? Я могу во вторник, – предложил Томми, – если тебе удобно.

– Пусть будет вторник, – согласилась Таппенс. – Как зовут эту женщину? Я имею в виду заведующую, смотрительницу, директрису – никак не могу запомнить, – начинается на П.

– Мисс Паккард.

– Вот-вот.

– А вдруг на этот раз все будет не так, как всегда?

– Не так? В каком смысле?

– Ну, я не знаю. Вдруг случится что-нибудь интересное.

– Например, мы можем попасть в железнодорожную катастрофу, – предположила Таппенс, оживляясь.

– С какой это стати мы попадем в катастрофу?

– Ну, я, конечно, этого не желаю. Просто...

– Просто что?

– Это же было бы приключение, разве не так? Возможно, мы могли бы спасти жизнь каким-то людям, вообще, сделать что-нибудь полезное. Полезное и в то же время интересное.

– Ничего себе пожелание, – сказал мистер Бересфорд.

– Понимаю, – согласилась Таппенс. – Просто мне иногда приходят в голову разные идеи.

Глава 2 «ЭТО БЫЛ ВАШ РЕБЕНОЧЕК?»

Откуда взялось название «Солнечные горы», понять довольно трудно. Во всей округе нет ничего хотя бы отдаленно напоминающего горы. Местность абсолютно ровная, что, разумеется, гораздо удобнее для престарелых обитателей этого дома. При доме был обширный, хотя и ничем не примечательный сад. Само здание, большой викторианский особняк, находилось в отличном состоянии. Возле него росло несколько больших тенистых деревьев, одну стену сплошь покрывал виргинский плющ, а две чилийские араукарии придавали общему виду дома экзотический характер. В саду стояли скамейки, размещенные таким образом, чтобы можно было посидеть на солнышке, два-три садовых кресла и крытая веранда, на которой старушки могли проводить время, не опасаясь восточного ветра.

Томми позвонил у парадной двери, и их с Таппенс встретила молодая женщина в форменном нейлоновом халатике, слегка запыхавшаяся и встревоженная. Она проводила их в небольшую гостиную и сказала озабоченно:

– Я доложу мисс Паккард. Она вас ожидает и через минуту спустится сюда. Ничего, что вам придется немного подождать? Дело в том, что миссис Кэрреуэй... Она взяла наперсток и проглотила его. И это уже не в первый раз.

– Как же она ухитрилась это сделать и зачем? – с удивлением спросила Таппенс.

– Просто из озорства, – коротко отвечала служанка. – Она постоянно это делает.

Девушка удалилась, а Таппенс села в кресло и задумчиво проговорила:

– Мне, я думаю, не доставило бы никакого удовольствия глотать наперстки. Это, должно быть, больно, когда он спускается в желудок. Как ты думаешь?