Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник)

– Надевай, дружок, макинтош, у нас так заведено – проявим, посмотрим, как что, а во второй раз либо мы платим трешницу за сеанс, либо ты… – как тебе угодно. А сегодня это проба, знаешь, как у нас в кинематографе – проба артистов, и сейчас не заикайся. Я, знаешь, у Протазанова работал, спроси Сашу Сигаева – там всякий знает!

Хиса, несмотря на железный характер, почувствовал, что сейчас вспыхнет и начнет драчку, но тут видит он – из дверей выползает какой-то рыжий парень с лысиной на морде, в пенсне, с носом картошкой и в меховом воротнике. И руки у него как молоты. «Нет, – думает он, – будем ждать» – и, собравшись сколько можно, одевается и выходит, однако чувствует он себя прескверно. Как он вспомнит Леокадию Спиридоновну, так из него все выворачивает. Даже ходить не может. Пройдя уборную во дворе, Хиса огляделся по сторонам, нет ли кого, и, повернувши туда, к стене, рвет по смычку. Пошатываясь и чуть не плача, он выходит через минуту в подавленном состоянии. Оглянувшись еще раз, он видит, как какой-то господин в котелке при трости слоновой кости сбегает быстро по лестнице, скача через ступеньку, и, перебежавши двор, махая тростью, скрывается в подворотне. «Эх, – думает Хиса, нагибаясь и вытирая сапоги, – что за человек в бобровом воротнике? Откуда взялся? Такому человеку надо руки-ноги оторвать, в живот кинжал вставить!»

Дама и чудовище. 1930. Б, графитный кар. 16x13

В этот вечер танцевал он, конечно, нехорошо, и вино разлил, и весь лаваш обслюнявил. На другой день он явился к фотографу Саше Фомичу. Тот встретил его трезвый, холодно и говорит:

– Ты нам, дружок не подходишь.

– Как это так? Почему?!

– Почему? А ты сам посмотри почему – рожа-то видишь у тебя какая, конопатая, и бороды нет, без бороды не годится. Зря негатив проявлял, материал портил.

– А что ж ты раньше смотрел, нехороший человек?!

– А я в ресторане не разобрал – выпивши был, а тут тоже заторопился, да и темно.

– Может, я подойду, дорого́й? – спрашивает Хиса.

– Нет, куда там, пробовал ретушировать – сам пробовал, и мой паренек Ваня тоже сидел, бился – он у меня художник знаменитый, и тот не смог.

– Так разреши мне, дорогой старик, Леокадию Эдмундовну повидать за свои деньги.

– Да может тебе кого другого? Леокадия Эдмундовна занята, – Хиса никак не уходит, – ушла она.

– Куда ушла?

– По своим делам ушла.

– Когда же она придет?

Улыбнувшись, Саша Сигаев отвечает:

– А вот как наклеит, так и придет.

– Что?! – вспыхивает Хиса.

– Да. Она на неделю занята.

Тут в открытую дверь видит Хиса: опять котелок на вешалке, и уже ползет лысоватый парень в пенсне.

Ложась спать на дощатую постель у себя в комнате возле уборной, Хиса теперь все мечтал о такой хорошей работе. Не разобрав что к чему, он называл ее сложным и трудным словом «кинематография». В ресторане «Абхазия» во время пляски с лавашем случается ему уже сорвать с себя этот стакан и, махнув рукой, выпить. Охмелевши, часто он ерошит волосы, забившись в какой-нибудь угол. А железный характер на что? А ты бы, читатель, как на его месте? Однако раз все-таки есть такая работа? Он уже рассказал нескольким приятелям, что работал эту работу в кинематографии, но о том, что он там не доработал, – об этом, конечно, не сказал.

Наконец, поднакопив деньжат, отправился он снова к Александру Фомичу. Хотел было чистить сапоги, посмотрел злыми глазами и не стал. Но тут было страшное разочарование. Оказывается, Саша Сигаев плохо стал видеть и не работает фотографом, а где он, неизвестно, а делом занимается его бывший помощник – знаменитый художник Ваня. Ваня вышел одетый пижоном, с завитым локоном над виском, в галстуке бабочкой. А на вопрос, где Леокадия Спиридоновна, отвечал, что Леокадия Эдмундовна сейчас уехала на курорт в Гагры и Сочи. Видно, что врет.

– Как в Сочи? – воскликнул Хиса. – Я знаю Сочи!

– Ну вот и хорошо, – ответил художник Ваня и вышел, а Хиса вернулся домой убитый.

Войдя в свою комнату, он вдруг схватил ножик с кухонного стола и стал резать одеяло. На его страшный крик явилась старуха Кристинка, поглядела на него своими глубоко всаженными в массе морщин мигающими глазками и сказала, не боясь ножа:

– Ты чего глупо бросаешься, чего надоть? За комнату пора платить.

Хиса глядел на нее налитыми глазами, выставив черные усы, весь потный, в пене, с открытым ртом.

– Никто тебя не испугался, – продолжала Кристинка, – я на милостыню живу. Плати за квартиру.

Хиса сразу спохватился и стал ее улещивать.

Он не терял надежды еще узнать, где эта Леокадия, а для этого решил найти Сашу Сигаева. Но нужны были и деньги. Что же, пришлось поэкономить. Он стал экономить, питаясь уже не тушеной бараниной с луком, а кониной. Тут он и свел свое знакомство с Ахмадом Халыковым, хозяином мясной на Щербаковом.