Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник)

Сложивши лапы на животе, щенок на спине плывет по реке под черным ветреным небом между крутыми берегами три дня и три ночи. А за ним остался сгоревший дом. Уголками, зелеными стрелками пробивается сорная трава, разрывает землю и заполняет двор. Кукурузные стволы опутаны. Тонкий сок из земли оскудевает. Кукуруза сохнет. Никто не снимает, кочаны теряют зерна. Желтые зубы, падая, умещаются в темных ямках и гнездятся под живой, выросшей травой.

Поле глохнет, небо опускается на крыши. Листья кустов редеют, проступают сухие ветки. Ветер их качает с шумом. Окна зияют из черных стен. Вода перекатилась через дамбу. Ребра о камни, щенок раскинул лапы. Подбородок дрожит на жестком, и капли собрались на черном носу.

«Ни мелко, ни глубоко, берега за туманом, и темнеет; почернело под когтями, течение прибрело; покружилось, замерло». Над ним сияет масса звезд; хвост свисает в воду. «Только настанет утро – я встану и пойду». На этом он заснул. Камни уткнулись в спину. «Ворочаться не надо – там острия». Камень скатился и ударил в бок. «Надо тихонько ждать рассвета. Лучше спать. Вот и утро. Наступило». Он побежал со звоном когтей по мостовой к конюшне под деревянной башней и там увидел белых лошадей. Из них один жеребенок стал перед ним у входа и спел ему громко песню:

На высокой красной горе
Жеребенок вытоптал дорогу,
На дороге у белого камня
В будущем мы встретимся с братом.

И дальше: на темной площади торчал кол, гладкий столб, и на нем вверху сидела ободранная сова в красных вкусных каплях, полная мяса.

Он полез вверх, раздвинув лапы на аромат, и вдруг неудобно – как высоко!

Сова взмахнула крыльями и, голая, улетела.

Он пробует прыгнуть вверх, выше, задравши голову – ночью сверкают звезды. И упал спиной на острия, и не мог пошевельнуться. «Значит, еще не утро? – так как все болит». Камни уткнулись в спину.

После ночи рассветает. За горой солнце загорелось через черви, листья забелели жаром. «По траве через стебли на́ воду гогот сверху, из кустов лошади на поводу. В воду в брызгах. Пусто б было всем, кому не больно». Кузнечики подняли стрекот, улитки вцепились в стебли и на дорогу – сбивая пыль на лепестки подсолнухов, сухой колючий куст раздвинулся – выходит, продираясь длинными руками, человек в сером ватнике в дырах; калека, видно, голодный, с обвязанной от холода головой, или больной, так как желтая кожа и пепельные щеки, глубокие дыры под бровями и закрытые глаза, глазами – не взгляд, а на ощупь – по бокам. Он ищет петуха или щенка.

А щенок искалечен.

«Сейчас я вскочу. Лучше не пробовать! Во все стороны вода – куда ни глянь, а податься некуда. Светлое небо за берегами. Ни холода, ни неба – страшно».

Телу жарко, нельзя подняться. Он мог бы поползти, но калека повернул к местечку и ушел. «Только бы встать. Ни лисиц, ни зайцев. Я хочу на гору, в листья, в траву. Уйти отсюда. Господи спаси! Добежать до дерева. Доползти. Так в воду же, сейчас в воду к воде, под воду, вниз, вниз, скорей, раскрывши рот. Только бы встать не лишенным движения. Медленно идти, согнувшись вверх, к горе, к бруснике в каплях в серебре, в серебрянке, серебрее, в серых брызгах собирая, что я! Жаться к сторонке. Я б не гнался за зайцами, я бы прятался в листьях. Вечно на тихом донышке на земле, дыша, мне было б хорошо. Я не буду… что? Не буду – меня бить? Меня? – себя? Меня вокруг… А заяц, а сова? Я не буду. Простите, отпусти… Я не могу подняться; как печет солнце!»

И все ни с места. Он не может свалиться в воду. Кости, разъятые, сбиты вниз из ямок круглыми выступами с растянутыми связками, окружены подушками. В пустотах ужасная жидкость. Пространства между сдвинутыми частями заполнены разросшейся желтой тканью. Два острых конца расщеплены, и костные лучики вонзились далеко в расступившуюся, лишенную красной крови полоску мяса, насквозь пронизанного белыми подтеками. «Не сдвигать все это, никак не сдвигать». Только он двинулся – все сместилось, сухожилья вывернулись, натянулись на круглые выступы костей. Кровь проступила в щели до кожи, в разрывы кожи, шкура содрогнулась изнутри, и он кричит от боли.

«Раз по камни не на меть разрешите выть. Разреза реши из воды морда по камню боли боли твердо. Раз бо то перед тем под том под твердым том раз по ту и за него, а потом за листа, листами тонко, тени тень кто за листом полсотни с открытым ртом так и сдохнешь. Смилуйся! – не греши! Не ищи. Не ешь. Нет, пойму, пойму… срал я на тебя. Ох, больно, больно, от страху, любимый. Не жаль, не буду, жаль… Смилуйся».

III. Еда

В рядах дарах рыды из дыр. Из ям. В ямах кочки, чашки; сведены кишки.

До донышка пусто; растет капуста.

Ступи ступи шагами, шагами в тишине ни зги огородом очень темно.

Вырстелем нуям танеем. Сульте ни тульте ниниб никогдаб. Скульти по чулпым. Кули в пакули.

Капусту в зубы арбузы

На капли крови порцыжи

На корки в жмени расскужи

По крустам по кустам расскросьте

По небу поденем хлебом

Дахи вздохи влаз в хутутух

Кух кух горлышко петух. Петушок на огонь без перышок.