Щенки. Проза 1930-50-х годов (сборник)

Медведь упал на четыре лапы и кинулся прочь. Ударил по крюку сверху вниз и снизу вверх, выбил его и, споткнувшись о тело племянника, порвал ему руку, пробежал по комнате и бросился на холодную землю, на ночную траву, переваливаясь и гася тлеющую шерсть. Племянник встает. Дверь перед ним открыта. Ожидание кончено. Очнувшись, он столкнулся с Таней и увидел второго. Тот, ослепленный дымом, вскочил с кровати, ощупывая спинку. Племянник бросился к нему, чтоб удержать его, и ударил обеими руками. Таня выбежала, задыхаясь, без туфель, в чулках. Племянник поднял еще дрожащий стул. Не успел тот разглядеть, взмахнул, его пиджак загорелся, и ударил. Дерево хрустнуло. Он не мог различить в дыму, доски падали назад вниз к полу, попадало по голове, по рукам; он поднимался, удары сбивали, срывали кожу с защищавших рук – «и лоб и затылок и ухо, голову надо прятать ниже, к полу», – он вскакивает, сбит с ног и пополз. Уже темно. Племянник сорвал руки и, разрывая горло и грудь, наполненные дымом, не перестает бить.

Среда обитания. 1934. Б., чернила. 27x37

Оббитый стул сломался, отлетели ножки, и сиденье раскосилось и рассыпалось ореховыми досками, в руках осталась спинка. Племянник, едва дыша, кусая воздух со стонами, не видит огня глазами в слезах, внутри у него только колючий дым и удушье. Вдруг сам он упал на колени. От пола прыгнули искры. Но в это время он услышал, как будто открылись уши, крики и вой огня и хрип своего дыхания. И пополз, обожженный, пятная колени черным, к двери, но вскочил, вернулся, нашел руку лежащего и потащил его за собой. Тот не цеплялся руками. Его короткие волосы и рубаха, тащившаяся по полу, загорелись. Сзади рассыпался простенок из легких глиняных с соломой кирпичей, штукатурка потолка полопалась и упала, и огонь сверху проел потолок, хрустя дранкой, и слетел в комнату. Давно проникши на чердак, он выбивает искры из крыши вверх, румяня кровельное железо, и мечется, катаясь как по перине, по очеретовому даху[10] пристройки.

Племянник выполз на веранду и, когда надо было разжать руку, чтобы встать и подняться с четверенек, вспомнил и оглянулся на лицо. Оно провалилось, голова торчит над обгоревшей рубашкой в дырках огня, потерявшая обычные очертания, так как кровь успела облипнуть гарью, со сбитыми челюстями, с черными впадинами глаз, с вбитой внутрь скулой и проломленным лбом. Вот это он хочет, хочет видеть. Очевидно, племянник, переползая, уронил его со ступенек, так как он не видит его. Он хочет толкать дальше, не расставаясь с этой цацкой. Но он прекрасно знает, что этого нет. Жар отошел. «Время! Время!»

Племянник ушел и прислонился к стене сарая, тяжело дыша от боли внутри, роняя изо рта длинную липкую слюну. Тошнотворная колючая масса копоти и гари вытекает из горла и висит на губах, он ничего не чувствует. Но от пламени было так жарко, что он побрел, всматриваясь в освещенную темноту. Все колебалось со светом, стены дрожали сквозь нагретый воздух. Огонь пробил колодцы в крыше, пролился с шумом высоко в небо и осветил кукурузное поле и стоящих людей. Стало свободно. Племянник пошел, пробираясь через кукурузу, к перелазу. Там он увидел Таню, ушедшую в тень. Она сидит на земле, прислонившись спиной к стене и вытянув ноги в чулках. Волосы свесились на лицо. Она не взглянула. Племянник подошел. Долгое мгновенье пролетело. Он застонал и отвернулся, чтоб уйти. Она поднялась, опираясь ладонями и пальцами о землю, и подошла к нему. Их глаза встретились на мгновенье. Он протянул к ней руки. Он увидел ее голой, услышал ее голос. Она была близко. Он уверился в догадке. «Вот мы остались вдвоем. Теперь ничто нам не мешает, ничто не произносит между нами слова, так как мы поравнялись». Он хочет ступить и дотронуться до нее. Ему кажется, что счастье его убьет. Его губы не шевелятся. Вдруг он погрозил себе и отступил со страхом.

«Я схвачу себя руками, близко-близко. Поломанная моя. Я не вижу. Жар счастья меня опустошил. Побежденная, покоренная, она дается в руки. Счастье дается в руки. Не возьму. Оставлю». И он уходит.

Часть III

Вечерняя прогулка. 1960. Б., тушь, перо. 42x59

I. Хутор

«Зачерный жук – на коновязи пук, сноп, сбился с пути, в лозняке на боку В высокой воде в осоке. Опутан с головой – над теплой, тихой – лапа с желтыми когтями».

Верблюды за листьями ступают по воде. Не сгибая шеи. Держат вверх и налево, и налево, вверх к жаре.

На горе шумит папшоя. Над крутой глиной за муром из белого известняка стоит хутор. Над каменьями стены свесились ветки с оборванными черешками склеванных вишен; из-под листьев глядят, отражая небо, красные с зелеными мушками, нагретые солнцем. Между низкими стволами ведет дорожка от перелаза к калитке и во двор к заднему крыльцу дома.

Из холодка на солнце перед верандой растут петушки, розовый шиповник и мальвы. Мимо, в сад, в траву ладонями в землю. Но стало жарко. Дона говорит:

– Я принесу платок и вытру пот.

Она встает с травы на высокие ноги и идет на каблуках к дому. Пыль одевает туфли. На половицах она их сбросила и ставит у кровати.