Щепа и судьба (СИ)

Совершенно случайно вышел на одно из столичных издательств, куда после небольших переговоров и согласований, не тратя времени, отвез рисунки и рукопись своего многострадального сборника. В издательстве выписали довольно солидный счет, и дело осталось за малым — оплатить его. Но тут против моего спонсора-издателя возбудили вполне реальное уголовное дело за какие-то там коммерческие грехи, и на этом его издательская деятельность приостановилась. Мне не оставалось ничего другого, как ждать. Время от времени звонил в издательство, где со мной сперва разговаривали довольно вежливо, а потом и совсем перестали отвечать. Их вполне можно было понять, поскольку занятие коммерческой деятельностью подразумевает в первую очередь получение прибыли и им абсолютно все равно, как все это сказывается на самочувствии автора, а тем более героев его книги.

И даже не знаю, герои ли мои взбунтовались, не желая участвовать в процессе издания книги, или лично мне за грехи многие отказано было в празднике, в ожидании которого пребывал последние месяцы. И тогда я по-настоящему растерялся, не зная, где и у кого просить защиты, к кому обратиться за помощью. Но, чуть поразмышляв, понял: все отпущенные судьбой ресурсы исчерпаны и истрачены безрезультатно. Других подарков уже не будет. Забрал из издательства рукопись и на какой-то срок постарался забыть о ней, взялся за иные, не столь опасные сюжеты.

Удалось ли тем самым обмануть судьбу, или другим рукописям была уготовлена иная участь, но они оказались изданными и нашли своего читателя. Число книг росло, а та рукопись все лежала в самом верхнем ящике стола, готовая в любой момент выпрыгнуть из него и лечь на печатный станок.

От мистерии до истерии

Каламбурить на свой собственный счет мне пришлось достаточно долго — этак нескольких довольно сумбурных и быстро промелькнувших лет. Писать книги вошло, как бы это точнее сказать, в привычку, что ли… Удалось найти и более-менее оплачиваемую работу, но уже не сторожем при телячьем загоне, а при местном отделении культуры — занять ставку штатного сотрудника, не обремененного большой ответственностью. Главное, мог и дальше сочинять и печатать свои рукописи.

Осмелев от роста на моем столе папочек с тесемочками, где хранились разные повествования, в один прекрасный день постучался в двери областного писательского союза, где был встречен не то чтоб радушно, но, по крайней мере, никто не предложил закрыть двери с обратной стороны. Оставил несколько своих рукописей, которые должны были прочесть и обсудить мэтры нашей региональной прозы. Обсуждение прошло достаточно бурно и, если не вдаваться в подробности, то никто дурного слова в мой адрес не сказал, отметив, впрочем, как водится, «отдельные недостатки». Потом мне уже стало ясно, что вряд ли кто-то особо вчитывался в мои тексты, поскольку вскоре и самому пришлось участвовать в этом процессе уже в качестве рецензента и так же высказываться об огрехах других авторов.

После принятия в овеянный былой славой творческий союз не испытал особых изменений в своей быстротекущей жизни. Мои рукописи так и остались в своих папочках, а папочки заняли свои места на полках все в том же кабинете. Хотя, сознаюсь, первоначально по наивности думал: вот сейчас мне, как члену единого и нерушимого союза, какое-нибудь центральное издательство не сегодня, так завтра обязательно предложит опубликовать у них что-нибудь этакое. Увы, в двери мои никто не стучал, не звонил и не сдал телеграмм с предложениями о сотрудничестве. Лишь тогда до меня дошло, насколько просто стать автором пишущим и как непросто перейти в категорию авторов издаваемых. Пришлось пройти и через эти испытания. Иного пути просто не существовало. Не знаю, стоит ли описывать все мытарства на этом не менее тернистом пути о моем просачивании на литературную арену, пик которого пришелся на то самое время, когда коммунистическая идеология буквально трещала по швам и ее место занимало нечто, совсем пока непонятное.