Он разъяснил, тот самый дедушка, что мог ходить по воде и даже предсказал собственную смерть. Оказывается, Асхат во сне постоянно с ним общался и спрашивал совета, и вот он его визит в православную церковь не одобрил. Кстати, не замечал, чтоб Асхат наведывался в мусульманскую мечеть, и мне очень хотелось побеседовать с муллой насчет способностей рожденного в мусульманской семье Асхата. Выбрал время и наведался в мечеть. Дождался, когда мулла освободится, и подошел к нему все с тем же, не дававшим мне покоя вопросом. Тот выслушал меня снисходительно, как человека, чуждого их традициям, и лишь пожал плечами.
«То не мое дело, — ответил он, — пусть ваш друг придет ко мне и мы с ним поговорим. А так ничего сказать не могу…»
Меня обдало явной неприязнью, и задерживать служителя культа чуждой моему естеству конфессии не стал, поняв, что все одно разговора не получится. Но вот с кем бы из знакомых мне татар ни заговорил насчет Асхата и его целительстве, все до единого отзывались о нем с теплой улыбкой и просили передавать привет. Как понял, он был среди них очень популярен, и вопросы о происхождении его дара их не озадачивали. Лечит, вот и хорошо.
Но сейчас, когда явно по милости Асхата в больнице оказался пусть и неприятный лично мне человек, но ведь человек, нужно было что-то делать.
— Ты можешь снять с него свое заклятие? — напрямую спросил Асхата.
— Я всего лишь вернул ему обратно то нехорошее, что от него шло. Проклятие — это не мое…
— Да какая разница, твое, не твое, — горячо перебил его, — я ведь пусть косвенно тоже в том участвовал, выходит, виноват. Так что будем делать?
Асхат долго не отвечал, сел на кровать, которая была едва ли не единственной мебелью, украшавшей его избушку, которую, по его словам, ему подарила одна из вылеченных им старушек. Его жилище находилось возле самого берега реки. А соорудили его чуть ли не сразу после войны. Сколотили наспех из двух рядов горбыля и для тепла засыпали меж ними землю вперемешку со шлаком. Была там и полуразвалившаяся печка, и если бы у Асхата были дрова, то хорошо держала бы тепло. Однако до таких жизненных премудростей хозяин по занятости своей спасением болящих и, чего скрывать, врожденной лености не считал нужным снизойти и поддерживал сносную температуру парой электротэнов, как понимаю, не платя по наивности душевной за электричество. Но то его дело, мне же хотелось узнать, сможет ли он поставить Вакулу на ноги и вернуть ему утраченную способность говорить.
Какое-то время помолчав, горе-лекарь принялся описывать обеими руками по очереди круги в воздухе, словно крутил на пальцах небольшой обруч. Я терпеливо ждал. Наконец он изрек:
— С дедушкой поговорить надо, я не знаю, как это сделать…
— А дедушка точно поможет?
— Должен, он все может, — неопределенно ответил он, — завтра скажу…
Я уехал к себе, но ни завтра, ни на другой день Асхат не появился. Заглянул к нему в избушку — на замке и даже следов не видно.
«Видимо, сбежал», — решил я. Разыскивать его бесполезно, может, у кого из своих пациентов, а то и в деревню к себе убрался. Очень уж его исчезновение походило на бегство, но не в розыск же на него подавать…
С тем и уехал в деревню, где нужно и снег убрать, навести порядок в доме, да и побыть одному, вдали от людей, пройтись до ближайшего леска на лыжах, лучше не придумаешь. И чуть не доехав до своего дома, увидел машину Вакулы. Не поверил своим глазам. Заходить к нему в дом большого желания не испытывал, но тут по какой-то надобности на улицу вышел Дед в не застегнутой телогрейке и приветливо махнул мне рукой.
— Что, хозяин-то оклемался? — спросил его, приоткрыв окно. — Сам приехал или привезли?
Дед был явно навеселе и словоохотливо пояснил:
— Да какого хрена ему будет, живехонек, сбежал из больнички, водяры набрал и всей компанией заявился. Зайдешь, примешь с нами?
Покачал отрицательно головой и поехал к себе. От сердца отлегло, но осталось загадкой, медицина ли поставила на ноги бывшего кузнеца или Асхат узнал от своего дедушки секрет исцеления от тяжкого недуга. Но главное, все в порядке. Сам же Асхат примерно через месяц, а то и позже заглянул ко мне и вел себя как ни в чем не бывало, словно не было того нашего напряженного разговора. Пояснил, что ездил к родственникам в другой город кого-то там лечить. Думал, он сам спросит о Вакуле и его здоровье, но он или уже забыл о памятном для меня случае или ждал, когда я заговорю на эту тему. Пришлось спросить его.
— А дедушка тогда сказал, что нужно делать, тот мужик должен быть здоров. Нет?
— На твое счастье, здоров вроде бы. Только ты больше так не делай, а то потеряешь мою дружбу. Мне такие эксперименты совсем ни к чему.
Асхат в ответ широко улыбнулся, но ничего не ответил, а прочесть, что он думает на этот счет, в его узких, как щелочка не до конца затворенной двери, было невозможно. Но начал его с тех пор опасаться, не зная, что еще он способен выкинуть, и в деревню с собой уже не брал.