Щепки плахи, осколки секиры

Раскинув руки, Артем шагнул вперед и раскрыл глаза, все это время остававшиеся закрытыми. Впрочем, как подумал Цыпф, не пропускавший ни одного движения Артема, тут скорее подошло бы другое определение – «распахнул вежды». Это был взгляд василиска, и окружающих людей, наверное, спасло только то, что он был обращен не на них.

Вперив этот парализующий взор в нечто, видимое лишь ему одному, Артем заговорил снова – но теперь на совершенно непонятном языке, присущем скорее миру вечных стихий, а не живых существ. Случись вдруг чудо, наделившее скалы даром речи, – они, наверное, заговорили бы именно таким голосом.

– Ну все, – махнул рукой Зяблик. – Пошла Маруська в партизаны… Не человек он уже. Сейчас этим самым хозяевам туго придется. Не знали они, с кем связались.

– А как вы думаете, что может случиться с блошиным цирком, если его хозяин подерется с клиентом? – Смыков затравленно озирался по сторонам. – Ведь затопчут к чертовой матери! И даже убежать некуда.

– Ничего! – стал успокаивать его Зяблик. – Прыткая блоха в ловкие руки не дается… Поживем еще… Ты, главное, бдолах держи наготове.

Вокруг что-то происходило. Величественный пейзаж Синьки неуловимо менялся

– так бывает ранней весной на реке, когда несокрушимый прежде ледяной панцирь начинает давать пусть и еле заметные, но фатальные трещины.

Голос Артема перешел в нечленораздельный пронзительный рев. Окажись сейчас рядом что-нибудь стеклянное – фужер, люстра или обыкновенная пивная бутылка, – и от него бы только осколки полетели.

А затем весь окружающий мир изменился – не постепенно, не исподволь, а резко, скачком, как это бывает в кино, когда заканчивается одна сцена и начинается другая.

То, что раньше находилось у людей над головой и в силу этого называлось небом, сплошь подернулось багряно-синими, растрепанными облаками, сквозь которые зловеще сияли сразу три багровых солнца, расположенных на равном расстоянии друг от друга. Облака эти очень быстро затянули не только купол неба, но и все пространство вокруг. Люди сами стали как бы частью этих облаков

– на лицах их заиграли пурпурные горячечные отблески, а в глазах зажглись алые недобрые огни.

Прорвалась плотина, до этого как бы сдерживавшая всю звуковую гамму этого мира, – вокруг засвистело, завыло, загрохотало.

– Он сворачивает пространства! – закричал Цыпф. – Он действительно хочет разрушить этот мир!

– Не он, дурья ты голова! – возразила Верка. – А то чудовище, которое сидит у него внутри! Оно сейчас ни про нас, ни про Артема, наверное, ничего не помнит. Тешит свою страсть к разрушению, вот и все!

Зяблик без запинки процитировал фразу, в свое время, как видно, глубоко запавшую в его душу:

– "…И пройдет он по лицу земли, ветхий днями, но исполин силой, и дана ему будет власть сокрушать и пожирать, истреблять и губить, отменять и казнить…" Из Евангелия, что ли…

– Но только не из канонического, – усомнился Цыпф. – Скорее всего какой-то апокриф… От сектантов, небось, нахватались.

Среди облаков вдруг возникла нелепая, шаржированная фигура человека, словно бы вырезанная из бумаги неумелым ребенком. Она имела высоту, сопоставимую с будетляндским небоскребом, и интенсивный фиолетовый цвет.

Впрочем, несмотря на циклопические размеры и мрачную окраску, эта фигура не производила сколь-нибудь внушительного впечатления. Наоборот, в ней не ощущалось не то что объема, а даже элементарной вещественности. Это было не реальное существо из плоти и крови, а скорее всего его изображение, созданное каким-то грандиозным проектором на экране неба.

Однако на Артема, а вернее, на загадочного Кешу, целиком и полностью завладевшего сейчас его телесной оболочкой, появление этого бестелесного призрака подействовало примерно так же, как на быка – красная тряпка.

Все окружающее пространство, включая небеса, горизонты и земную твердь, дрогнуло, а потом загудело, будто перестало быть равноправным миром в череде других, таких же миров, и превратилось во вселенский колокол.

Облака сдуло так стремительно, словно они оказались в эпицентре атомного взрыва (нечто подобное Смыков видел в документальном фильме, повествующем об испытаниях ядерного оружия на атолле Бикини). Призрачную фигуру отшвырнуло далеко прочь, и ее густой фиолетовый цвет как бы поблек.

Последовал новый удар – никто из людей не удержался на ногах, – и силуэт, вызвавший у Кеши столь бурные чувства, уже размазанный и перекошенный, очутился совсем в другой точке горизонта. Тряслась земля, гудело небо, призрак, превратившийся в радужное пятно, швыряло из стороны в сторону, пока он не вспыхнул, как легендарный огненный столп, и не рассеялся среди бешеного разгула стихий.