Щепки плахи, осколки секиры

Вместо того чтобы немедленно двинуться в путь, он плотно поел и завалился спать. Хорошенько выспавшись, Басурманов прихватил заранее приготовленный женой рюкзак, закинул за плечо положенный ему по роду занятий карабин и привычным маршрутом отправился в свой родной лес.

Оказавшись под его сводами, Басурманов первым делом проверил капканы, накануне поставленные на норку, а потом отправился совсем в другую сторону, к болоту, где он постоянно промышлял ондатру, зверя прожорливого и любопытного. В притопленных вентерях обнаружилось несколько уже успевших окоченеть взрослых особей и с дюжину малышей, «чернушек», мех которых не имел товарной ценности.

Ободрав шкурки, Басурманов сунул их в рюкзак и, поскольку работы сегодня сделано было уже немало, направился в гости к знакомому хуторянину. Там крепко выпили, после чего Басурманов стал приставать к хозяйке, бабе такой широкозадой, что в двери она проходила лишь боком.

Хорошенько получив по голове ухватом, он покинул негостеприимный хутор и залег отсыпаться в стог соломы. На следующий день, такой же серый, как и ночь, Басурманов увидел дивное диво — пятнистого оленя удивительной красоты, рога которого напоминали лиру. Стоя на задних ногах и балансируя передними, он аккуратно объедал крону обыкновенной осины.

Никогда еще Басурманову не приходилось видеть в этих краях ничего подобного. Одна только шкура этого оленя должна была стоить немереные деньги, не говоря уже о мясе и рогах.

Клацнул затвор, но чуткое животное, опережая выстрел, метнулось прочь. Каждый его прыжок, стремительный и грациозный, был не меньше десяти-пятнадцати метров в длину. Пушистый желтый хвостик призывно трепетал на лету.

Взвыв от досады, Басурманов бросился в погоню. Прошло не меньше часа, прежде чем он осознал, что попал в места, совершенно ему незнакомые. Это было еще одно чудо, хотя уже и не предвещавшее ничего хорошего…

Краткий рассказ о своих злоключениях Басурманов закончил так:

— Прошел я еще верст с десять и заплутал окончательно. Первый раз со мной такое случилось. Кончились леса, горы какие-то начались. Пока патроны были, я на диких коз да баранов охотился. Ночевал по ямам и пещерам… Мне ведь не впервой. Долго шел. И через леса, и через пустыню, и через города ненашенские, давно заброшенные. Потом на людей вышел. Русского языка не понимают, от меня шарахаются. Дорогу спросить не у кого. А вокруг дома до небес, деревья какие-то чужие, море рядом шумит. Поесть, правда, хватало. Страна богатая, но народ бестолковый. Суетятся, а чего суетятся? Потом вдруг какие-то поганцы за мной увязались. Сущие дикари! Жизни лишить хотели, только не на того нарвались. Отстреливался до последнего патрона, потом уж наутек пустился. Как в эту преисподнюю влетел, даже и не помню. С тех пор и страдаю. — Он затравленно огляделся по сторонам.

— Ну с этим все ясно, — оборвал его Зяблик. — Ты нам лучше про здешнее место растолкуй. Что тут, как и почему.

— А вот это не ведено, — рожа Басурманова приняла чванливое выражение. — Когда надо будет, до вас доведут… Жизнь здесь строгая. Не колхоз, конечно, но шкурничество не уважается. Так что барахлишком своим вам поделиться придется.

— С тобой, что ли? — зловеще-ласково поинтересовался Зяблик.

— Почему со мной? С коллективом… к-хы… Дальнейшие слова застряли в горле бывшего егеря Басурманова, потому что лапа Зяблика жгутом закрутила воротничок на нем, да так, что даже эмблемки с петлиц отлетели.

— Слушай сюда, гудок мешаный, — Зяблик рывком подтянул Басурманова поближе к себе. — Я тебе не затырщик какой-то и не торбохват, а бывший идейный вор с авторитетом. И крохоборов любой масти всегда давил, как клопов. Поживиться захотел, мудило? Ну ничего, сейчас я тебе сопатку поровняю. По гроб жизни память останется.

— Не надо, гражданин хороший! — Басурманов задрыгал ногами и замахал руками. — Я на характер вас проверить хотел! Без всякой подлянки! Уж простите великодушно, что звякало распустил! Каюсь!

— Так-то лучше, — Зяблик отшвырнул Басурманова в сторону и принялся тщательно вытирать о штаны свои руки. — Запомни сам и корешам скажи, если таковые имеются. Проверять меня на характер то же самое, что ежа гладить или у цыгана кобылу искать. Бесполезное занятие. А теперь, если, конечно, своей сопаткой дорожишь, коротко и ясно отвечай на все вопросы, которые тебе будет задавать вот этот дядя, — он подмигнул Смыкову. — Но если фуфло задуешь…

— Никак нет! — приняв стойку «смирно», гаркнул Басурманов. — Как на духу все выложу.

Смыков приступил к допросу без всякой раскачки. Такие мелкие душонки он умел раскалывать с той же легкостью, с какой опытный медвежатник взламывает почтовые ящики.

— Как это место вообще называют?

— По-разному. Мы его, к примеру, Синькой зовем, — доложил Басурманов.

— Кто это — мы?

— Ну те… кто сюда навродь меня дуриком попал… и кто по-русски объясняется.

— Много таких?

— С десяток наберется.

— А сколько здесь вообще народа?

— Хватает. Только никто его не считал.

— Какой контингент?

— Извиняюсь, не понял? — вытаращился Басурманов.

— По происхождению кто они? Откуда?