Щепки плахи, осколки секиры

— Подумаешь, удивили… Я, когда на «Скорой помощи» работала, и не такое видела. То мужик бабе промежность разорвет, то баба мужику мошонку откусит.

— Ну это я так, к слову, — Альфонс уставился на нее в упор. — Колокольцев в нашем деле человек не последний и уже не одного предателя на чистую воду вывел. Вот я и думаю, может, и ты того же поля ягодка, а?

— Как хотите, так и думайте! — Верка сделала обиженное лицо. — Если ловите предателей, так и ловите себе на здоровье. А на невинных людях нечего отыгрываться.

— Ладно, не строй из себя эту самую… сама знаешь кого, — поморщился Альфонс, на этот раз грубить почему-то не решившийся. — Лучше ответь, ты дона Эстебана знаешь?

— Лично не знаю, но слыхать слыхала. — Верка сразу насторожилась, хотя вида старалась не подавать.

— Так вот, эта курва иноземная, как прыщ, тут у нас сидит. Окопался возле станции Воронки. Там когда-то предатели народных интересов территорию для кастильской миссии выделили… Мало того, что сам воду мутит, так и всякую здешнюю сволочь под свое крылышко принимает. Ну и мы, естественно, в осаду его взяли. План хитрый. Дружки дона Эстебана, которые из местных, его, понятное дело, в беде не оставят. Соберутся кучей и пойдут на прорыв блокады. Вот тут-то мы их всех и накроем. А сигнал нам они сами подадут. Знаешь, каким способом? — Альфонс, прищурившись смотрел на Верку, ожидая ее реакции.

— Мне-то какое дело… — Она демонстративно уставилась в потолок.

— Хм… Это хорошо, что тебе до вражеских происков дела нет. Но ты все же послушай, что я скажу… Кое-кто из наших недоброжелателей считает Колокольцева своим агентом. Ему поручено перед самым налетом на Воронки поднять в Талашевске заваруху. Чтобы, значит, отвлечь наши главные силы. Мы сейчас как раз и ожидаем посланца с той стороны… Это не ты случайно? — Альфонс не сводил с нее глаз.

— Случайно не я, — всем своим поведением Верка старалась продемонстрировать, что принимает слова коменданта за дурацкий розыгрыш.

— А чем докажешь? — лукаво поинтересовался он.

— Здравствуйте! — возмутилась Верка. — Почему это я должна доказывать собственную невиновность? Лучше вы мою вину докажите.

— Ну это просто, — заверил ее Альфонс. — Никаких проблем… Стоит мне захотеть — и через час ты признаешься в чем угодно. И в связях с анархистами, и в пособничестве инквизиции, и в принадлежности к «тракам»…

— Да я про этих «траков» никогда даже и не слышала! — Верка уже не говорила, а почти кричала.

— А это те, кто за Талашевский трактат горой стоят, — охотно объяснил Альфонс. — За документик, между прочим, незаконный и провокационный… Небось, и сама под ним когда-то расписалась?

— Я последний раз в ведомости на аванс расписалась! — огрызнулась Верка. — Еще в те времена, когда солнышко на небе светило.

— Ты попусту не возмущайся… Береги нервы… Лучше оцени, какую мы западню врагам устроили. Ловко, а?

Что могла сказать ему на это Верка, вместе с ближними и дальними своими сама угодившая однажды в жуткую западню, даже приблизительных размеров которой никто до сих пор определить не мог?

За Зяблика, собиравшегося в рейд на Воронки, она не боялась — тот и не из таких переделок ужом выворачивался, а Бациллу, вольно или невольно подставившую ее провокатору, жалеть вообще было не за что. Конечно, опять заговорят стволы, опять прольется кровь и опять люди, родившиеся на одной земле, будут старательно загонять друг друга в эту землю, — но разве такое случается в первый или последний раз? Когда у тебя самой на шее удавка затягивается, тут уж не до чужой беды.

Равнодушно глядя в пространство, она сказала:

— Слушайте, не путайте меня в свои дела. Бейтесь, грызитесь, а я устала. Все! Хочу тихо сидеть. Как мышь под веником.

— В Талашевске тихо сидеть не получится, — Возразил Альфонс. — Мы тут мышей очень сильно гоняем. Другое место надо было для тихой жизни выбирать.

— Я сюда потому пришла, что к Плешакову хочу вернуться. — Верка и сама не знала, почему вдруг брякнула такое. — Он муж мой.

От ее слов опешил даже видавший разные виды и наслушавшийся всякого бреда Альфонс.

— Ну ты даешь, милая моя! Таких мужей у тебя знаешь сколько было? Во! — Он растопырил пальцы на обеих руках. — Столько и еще десять раз по столько!

— Может быть, — кивнула Верка. — Но это все равно чуть поменьше, чем у тебя в свое время невест числилось… Не надо моих мужиков считать. Я сюда по доброй воле пришла и от своих планов не отступлюсь.

— Интересная ты, как говорится, чудачка… — Альфонс развел руками. — Думаешь, вот пришла ты сюда в Талашевск и сразу в постель к Плешакову ляжешь?

— Пусть он сам решает. Вы только доложите.

— Легко сказать — доложите! Во-первых, болен он сейчас…

— Вот! — Она уперла в Альфонса палец, словно уличала его в каких-то тайных грехах. — Вот что главное! Мне про его болезни все досконально известно. Я сюда для того и явилась, чтобы его вылечить.