Щипач

 Грозной молнией с небес
 То ли ангел, то ли бес —
 Ослепительная птица
 Поспешила к ним спуститься.
 Монстра в темя клювом — тюк!
 И свалился он, как тюк.

 Трижды клюнув хомяка,
 Птица взмыла в облака.
 Глядь — и вновь обвисли щёки,
 И горбатый, кособокий,
 Бездыханный Хом лежит.
 На ветру лишь ус дрожит.

 Ликованью нет конца:
 Схоронили мертвеца.
 Только с той поры по лесу
 Бродит призрак бестелесный:
 Птицу он не смог простить,
 Хочет птице отомстить.

 Вот крадётся он, как тать,
 Чтобы птицу ощипать,
 Зазевавшаяся птица
 Оперения лишится
 И умолкнет на века
 Встретив призрак хомяка.

— «По лесу — бестелесный», «на века — хомяка»! — продекламировала Супермышь. — Замечательные рифмы, мне нравятся! Но они ничего не меняют в нашем деле. Ежу понятно, что никакого призрака хомяка не существует, Грачу Врачу и барсучихе он просто померещился, а все преступления совершил маньяк Барсукот. Так что — подписываем признание, подписываем! Вот тут внизу, где галочка.

Барсукот занёс лапу над берестой — и замер.

— А вдруг призрак хомяка существует? — с надеждой спросил он. — Вдруг Щипач — это всё же не я? А хомяк?

— Бред! — взвизгнула Супермышь и ринулась с потолка в макушку Барсукота, как будто собиралась клюнуть его рылом в темя, как та «удивительная птица» из сказки Опушкина, но в последний момент передумала. — Против вас есть свидетельские показания и неопровержимые улики! Одного только вашего когтя в коре дуба на месте ощипа воробья достаточно, чтобы вынести обвинительный приговор! Так что — подписываем признание, подписываем! Вот тут внизу, где галочка!

Барсукот медлил.

— Коготь Барсукота могли подкинуть на место преступления, — сказал вдруг Барсук Старший.

— Кому это надо — подкидывать коготь Барсукота?

— Это надо настоящему Щипачу. Грызуну, который пытается подставить Барсукота. И который оставил отпечатки своих зубов на дубе.

— А грызун — это у нас кто? — завопила Супермышь. — Дохлый хомяк?!

— Может быть, дохлый хомяк, — спокойно ответил Барсук Старший. — А может, Крысун.

— Какой Крысун? Воображаемый сообщник Барсукота? — Супермышь истерически захохотала.

Мышь Психолог осторожно прыснула в лапку.

— Стыдно, Барсук Старший. — Супермышь резко оборвала смех. — Потрудились бы хотя бы придумать более правдоподобную версию для выгораживания вашего напарника. Потому что сейчас у вас получается, что настоящий преступник — это либо призрачный хомяк, либо выдуманная крыса.

— Отчего же выдуманная? — Барсук Старший повернулся к Барсукоту. — Опиши-ка мне этого своего Крысуна, а, сынок?

— Ну … он крыса. С виду обычная. Серая. Особая примета — порванное ухо. Но, Барсук, я правда его придумал. Например, в моих фантазиях Крысун был спецагентом, вхожим в кабинет самой Ласки.

— Крыса с порванным ухом? — Барсук Старший навострил уши. — Ухо — правое?

— Правое … — удивился Барсукот. — А откуда ты знаешь? Тебе он тоже мерещился?

— Он мне не мерещился, Барсукот. Я видел его рядом с Голубчиком, секретарём Ласки. Это был его телохранитель. Кончик правого уха порван. Вот так, криво! — Барсук Старший схватил бересту с признанием и быстро нарисовал ухо со шрамом.

— Да … Вот именно такой шрам у него и был. — Барсукот заворожённо уставился на бересту.

— А ну-ка не портить мне признательное показание! — заголосила Супермышь. — Ухо со шрамом зачёркиваем аккуратно одной линией! Подпись ставим в правом нижнем углу!

— Получается, Крысун существует? — ошалело спросил Барсукот Барсука Старшего, игнорируя супермышиные вопли.

— Не существует! — заверещала Супермышь. — Если даже существовал — то больше не существует!

— Почему? — прошептал Барсукот.

— Потому что одного крысуна как раз из охраны Голубчика сегодня утром казнили за предательство и пособничество врагу. Госпожа Ласка откусила ему голову и вырвала сердце.

— Крысун … друг! — Барсукот хотел закрыть морду лапами, но ему мешали налапники. Он зажмурился. Грязный хвост чуть заметно подрагивал.

— Ну? Подписываем признание? — Супермышь нетерпеливо тряхнула куском бересты перед носом Барсукота.

Барсукот открыл глаза. Тихо звякнув налапниками, взял бересту с признанием и положил себе на колени. Несколько секунд он сидел неподвижно, уставившись огромными зрачками-лунами в одну точку. Потом медленно занёс лапу. Нерешительно выпустил обломки когтей. И вдруг резко, яростно исполосовал бересту когтями, разорвал её в клочья.