Щит

Не знаю, как остальные, а тот, которому поручили расследовать мое дело, на крысу не походил совсем. Тонкий, костистый и чрезвычайно длинный нос, маленькие глазенки, прячущиеся под безволосыми надбровными дугами, лысое темя, жалкие остатки волос на затылке и на редкость тоненькая шейка делали его похожим на дятла, готовящегося вбить клюв в податливую древесину.

— Это ты, что ли, Кром по прозвищу Меченый? — оглядев меня с ног до головы, желчно поинтересовался он.

Я кивнул.

— Интересно, чем это ты так приглянулся десятнику Мехри из рода Ширвани?

— Махри… — поправил я.

Глаза «дятла» удовлетворенно блеснули:

— Хм! Интересно, интересно…

Что интересного было в том, что я запомнил имя этого хейсара, я не понял. Но предпочел промолчать.

— И при каких обстоятельствах вы познакомились? — не дождавшись реакции на свое замечание, спросил дознаватель.

Смысла не отвечать на этот вопрос я не видел, поэтому пожал плечами и усмехнулся:

— Он меня арестовал…

— И все?

— Угу…

— А почему он проявляет такое деятельное участие в твоей судьбе?

Что скрывается под словами «деятельное участие», я не знал и вопросительно приподнял бровь.

«Дятел» понял. И снисходительно объяснил:

— Вместо того чтобы отдыхать после суток, проведенных во главе патруля на городских улицах, вышеуказанный Махри из рода Ширвани отправился на улицу Сломанных Снопов, нашел дом девицы Даурии и отвез ее не к кому-нибудь, а к лекарю Тайной службы его величества!

— И?

— Надеешься на помилование? — удивленно поинтересовался дознаватель и жизнерадостно расхохотался. Отчего его «клюв» запрокинулся вверх и уставился в потолок.

— Скорее, на справедливость… — подумав, высказался я.

— Похвально, похвально… — перестав хохотать, ухмыльнулся «дятел». — Не так часто встретишь человека, готового отвечать за свои поступки. Что ж, не буду тебя мучить неизвестностью: в результате осмотра, проведенного мэтром Диниссом, установлено, что девица Даурия действительно подверглась насилию. Соответственно, сразу после осмотра ее препроводили к нам, и в настоящее время она находится в одной из пыточных — рассказывает палачам об обстоятельствах, вынудивших ее лжесвидетельствовать против тебя…

У меня отлегло от сердца: хейсар сдержал слово, данное долиннику, да еще и слуге Двуликого.

Видимо, облегчение, которое я испытал, как-то отразилось на лице, так как «дятел» по-птичьи склонил голову к плечу и удивленно поинтересовался:

— А что тебя, собственно, так радует? Да, убивая того, кто ее ссильничал, ты был в своем праве. Но второй-то не виноват! Значит, на тебе убийство дворянина. И не просто убийство, а совершенное оружием белых — мечом!

— Второго убил не я, а его друг…

«Дятел» откинулся на спинку кресла и ошалело уставился на меня:

— Не смеши! Ты хочешь меня убедить, что они настолько ошалели от вида прелестей девицы Даурии, что стали рубиться друг с другом?!

— Нет. Белый в желто-серых цветах бросил в меня нож. А когда понял, что промахнулся, выхватил меч и прыгнул в атаку. Из-за спин своих товарищей… Тот, которого он зацепил, просто не увидел его удара и нарвался на него… Сам…

— Складно излагаешь… Я аж заслушался!

— Я не лгу. Осмотрите рану на его шее. Любой воин, знающий, с какой стороны браться за меч, расскажет вам, откуда пришелся удар.

— А какой смысл? У меня восемь… нет, девять свидетелей! И все девять готовы поручиться честью, что его убил ты. Мечом, выбитым из рук барона Фарко Эддиера.

Я криво усмехнулся:

— Простите, но их слова — наглая ложь. Я могу это доказать прямо сейчас. Раз вы говорите, что они готовы поручиться честью, значит, все они — дворяне. Девку ссильничали на задворках, где белые не появляются никогда. А если бы и появились, то вместо того, чтобы смотреть на происходящее, вмешались бы в бой. Или постарались бы остановить насилие. Опять же, я — простолюдин и не имею права на меч. Что я, совсем дурак — идти на смерть ради какой-то девки?

«Дятел» раздул ноздри, прищурил глаза и в мгновение ока стал похожим на грифа:

— Решил позапираться? Зря: приговора это не изменит, зато доставит тебе массу пренеприятнейших ощущений…

Глава 4 Брат Ансельм, глава Ордена Вседержителя

Седьмой день четвертой десятины третьего лиственя

К вечеру ощутимо похолодало, и к концу Покаяния[28] брат Ансельм, как и все остальные монахи, облаченный в одну только власяницу[29], начал замерзать. Не помогали ни войлочный коврик, предусмотрительно постеленный под ноги, ни струя теплого воздуха, вырывающаяся из неприметной дыры в полу и согревающая колени, ни довольно крепкое тирренское вино, стараниями Бенора оказавшееся в чаше вместо предписанной ритуалом колодезной воды.

«А ведь когда-то я считал, что холод — это испытание Духа. И искренне радовался, что способен часами молиться, стоя на коленях на покрытом изморозью каменном полу… — дочитав последние слова проповеди, угрюмо подумал глава Ордена Вседержителя. — Каким же я был наивным!»