Щит

Вдумываться в то, что происходит Двуликий знает где, не было ни сил, ни желания. Однако глава Ордена Вседержителя все-таки заставил себя сосредоточиться и снова открыл глаза.

Рон тут же заговорил:

— Вчера вечером брат Растан со своими людьми пытался убрать Рендалла. Используя соглядатаев брата Фарида, он сообщил графу Грассу, что в одном из заброшенных домов Гончарной слободы с ним собирается встретиться помощник посла Алата, якобы готовый продать очень важную для Вейнара информацию. Дом был подобран заранее, братья-клинки проникли в него за четыре часа до назначенного времени встречи, а Рендалл получил адрес за полчаса до встречи…

— И что? — заинтересованно спросил Ансельм.

— Грасс приехал в карете, в сопровождении оговоренного количества солдат. Вошел в дом. А через полчаса вышел! Целый и невредимый…

— Как так? — возмущенно дернулся глава Ордена и на несколько мгновений погрузился в бездну Боли — сломанная ключица, ребра и левый бок вспыхнули огнем, а следом за ними заныли ягодица, предплечье и ухо.

Когда боль стала сравнительно терпимой, Рон уже добрался до выводов:

— …следовательно, в Ордене имеются соглядатаи графа Рендалла! Причем не среди рядовых клинков, а где-то в нашем окружении…

Глава 30 Мэйнария д’Атерн

Шестой день первой десятины первого травника

К рассвету надежда на то, что при достаточно хорошем знании Права Крови Слова и Строки, описывающие особенности отношения Закона к простолюдинам, обвиняемым в убийстве представителей дворянского сословия, можно трактовать так, как заблагорассудится, умерла окончательно и бесповоротно — лазеек в шестом Слове не было! Ни одной! А наказанием для всех перечисленных в нем видов убийства была исключительно смерть.

Правда, разная — черных, убивших дворянина по неосторожности, ждало «обычное» четвертование. Лишивших жизни расчетливо и хладнокровно — ослепление с последующим колесованием. Позволивших себе оскорблять будущую жертву или уличенных в глумлении над трупами — то же колесование, но с вырыванием языка.

Простолюдинов, поднявших руку на белого из жажды наживы, предписывалось напоить расплавленным свинцом, а прервавших нить жизни несовершеннолетнего — опустить в котел с кипящим маслом.

Хуже всего Закон относился к тем, кто не только убивал, но и насиловал — таковых требовалось сначала оскопить, потом отрубить им руки и ноги, целую десятину катать по городу на «насесте» и в итоге посадить на кол.

Да, это было справедливо. Но — только против ВИНОВНЫХ. А не тех, кого оговорили или заставили оговорить себя.

Изучать эту часть свитка оказалось тяжелее всего — чтобы найти способ доказать невиновность Крома, мне приходилось вчитываться в каждую Строку. Частенько — не по одному разу. И, естественно, представлять. А представляя, видеть на эшафоте Меченого и… себя!

Почти каждый подобный образ, услужливо «нарисованный» сознанием, изобиловал мелкими, но холодящими душу подробностями — я представляла алые капюшоны палачей и остро отточенные лезвия их топоров, ощущала тошнотворный запах свежепролитой крови и смрад горящей плоти, чувствовала шероховатость обода колеса, боль от врезающихся в запястья веревок. И все глубже и глубже погружалась в бездну отчаяния.

Для того, чтобы вырваться из очередного наваждения, мне приходилось отрываться от свитка, класть руки на Посох Тьмы, с вечера лежащий у меня на коленях, прикасаться к пройденному Кромом Пути и представлять, какое количество спасенных жизней прячется за этими безликими зарубками.

Метания между Правом Крови и Посохом Тьмы продолжались целую вечность. До тех пор, пока на пороге кабинета не возникла Атия с запотевшим кувшином в руках:

— Ваша милость, может, хоть компотика попьете?

Невесть в который раз перечитав одну из Строк и снова не увидев и тени выхода из тупика, я заставила себя оторваться от свитка, повернулась к служанке, оглядела ее воспаленными от ночного бдения глазами и обреченно кивнула:

— Можно…

Она тут же скользнула к столу, поставила передо мной вычурный серебряный кубок, украшенный гербом Латирданов, наполнила его компотом и тяжело вздохнула:

— Ваша милость, вы себя совсем не бережете! По ночам желательно спать…

Я непонимающе уставилась на нее:

— Что?

— Вы уже вторую ночь зачитываетесь! Вон-а, даже кровать не смяли! Я, конечно, понимаю — любовь, менестрели и прекрасные принцы, но…

— Любовь? — сообразив, что она имела в виду, нервно хихикнула я. — Прекрасные принцы?

— Ну да! А что еще может читать такая высокородная дама, как вы? Конечно же, душещипательные истории о мужественных красавцах, скитающихся по Горготу и ищущих свою вторую половину, истории о сладкоголосых менестрелях, воспевающих прелести самых ослепительных женщин, когда-либо рождавшихся под солнцем, рассказы о доблестных воинах, закрывающих собой своих сюзеренов и кровью зарабатывающих себе меч[141]…

— Не только… — криво усмехнулась я, вцепилась в кубок с компотом и, вздрогнув, опрокинула его на себя.