Я нервно хихикнула — то, что Крома не пытали, было здорово. А то, что из всех имевшихся у меня аргументов, осталось только Слово — отвратительно.
Догадавшись, о чем я думаю, Латирдан снова покачал головой:
— Слово эйдине ничто против чистосердечного признания, да еще и подкрепленного показаниями свидетелей.
— Я — не эйдине, сир!!!
— Возможно… — криво усмехнулся он. — Но это надо доказать. Причем не мне, а королевскому судье.
У меня оборвалось сердце и задрожал подбородок.
Решив, что я вот-вот заплачу, Неддар поморщился:
— Если можно, то без слез, ладно? Терпеть не могу, когда меня пытаются вынудить что-то сделать таким способом…
— Слезы — не доказательство… — холодно сказала я. — Я поищу что-нибудь более веское.
— Замечательно! — кивнул он и встал. — Тогда, если у вас нет каких-либо просьб или пожеланий, я пойду.
— Есть одна просьба, ваше величество! — вскочив на ноги одновременно с ним, воскликнула я. — Вы не могли бы поручить контроль над расследованием этого дела другому члену Внутреннего Круга?
Латирдан удивленно приподнял бровь:
— Зачем? И кому именно?
— Граф Грасс уже доказал свою пристрастность… Арзаю Белой Смерти, сир!!!
— Но он вас…
— …презирает? — поняв, что он имел в виду, усмехнулась я.
— Скорее, не уважает. Ибо вы — первая гард’эйт, которую не услышал Бастарз, — угрюмо буркнул король.
— Ничего! — улыбнулась я. — Зато он прям, как стрела. И ни за что не отступится от данного слова.
Глава 29
Брат Ансельм, глава Ордена Вседержителя
От безостановочного мельтешения разноцветных пятен слезились глаза, кружилась голова и тошнило. Но любая попытка подумать о чем-нибудь другом или пошевелиться заканчивалась одним и тем же: дикой вспышкой боли и до безумия страшным воспоминанием — мигом, когда мир перестал вращаться и замер с оглушительным хрустом ломающихся костей. Поэтому Ансельм обреченно вглядывался в этот безумный калейдоскоп и терпел.
Долго… Вечность или две… До тех пор, пока где-то на краю сознания не возник еле слышный звук — гудение.
Воображение услужливо нарисовало образ толстого, мохнатого шмеля, перелетающего с цветка на цветок и постепенно приближающегося к… чему?
Попытавшись понять, к чему приближается шмель, глава Ордена Вседержителя внезапно понял, что видит — перед его лицом возник знакомый сине-зеленый «пузырь» балдахина и кусок витого шнура для вызова Бенора…
«Я спал?» — растерянно подумал монах, попробовал перевернуться на бок и чуть было не потерял сознание от невыносимой боли, прострелившей его тело от темени и до пяток.
— Не шевелитесь, ваше преподобие… — прозвучало откуда-то справа.
— Что со мной? — кое-как удержавшись в сознании, спросил Ансельм.
Вернее, не спросил, а попытался — вместо слов его горло издало еле слышное сипение.
Впрочем, Бенору хватило и его:
— Вы упали. Очень неудачно.
Глава Ордена Вседержителя снова вспомнил момент, когда мир, вращавшийся вокруг него, внезапно застыл, и вздрогнул.
В этот момент гудение «шмеля» стало оглушительным, и Ансельм вдруг различил в нем отдельные слова:
— …а мне плевать, что и как ты будешь делать — его преподобие должен выздороветь! И чем скорее — тем лучше!!!
— Я стараюсь, но…
— А потише нельзя?! — раздраженно зашипел брат Бенор. — Его преподобие в сознании.
Гудение тут же стихло, со стороны входной двери послышался торопливый перестук двух пар сапог, потом правое запястье обожгло прикосновение чьих-то пальцев, а мгновением позже перед глазами Ансельма возникло встревоженное лицо брата Рона:
— Ну, как вы, ваше преподобие?
— Тер… пи… мо… — прохрипел монах. И, увидев, что лицо иерарха вместе с балдахином начало закручиваться посолонь, торопливо закрыл глаза.
Не помогло — голова закружилась так сильно, что взбунтовался желудок, и главу Ордена чуть было не вывернуло наизнанку.
Видимо, лекарь почувствовал его состояние, так как через мгновение губ Ансельма коснулось что-то тонкое и твердое.
— Это соломинка, ваше преподобие. Очень осторожно втяните в себя отвар… и вам немного полегчает.
Втянул. Запредельным усилием воли подавил начинающийся кашель и прислушался к своим ощущениям.