Щит героя

Вечер был испорчен. Настя долго гремела кастрюльками в кухне, демонстративно не обращая внимания на Грачева, и позволила себе такое, что обычно никогда не позволяла: велела пятилетней Оле пойти и спросить у папочки, собирается ли он ужинать, если да, то может пожаловать к столу.

Оля с удивлением посмотрела на мать, Анатолий Михайлович укоризненно взглянул на жену и сказал дочке:

- Это мама с нами играет: она директор, ты секретарь, а я вроде публика. Ты выясняешь желание публики и даешь ценные указания... Понимаешь?

- Понимаю, - с сомнением сказала Оля, - пусть лучше ты будешь директором. Мама, пусть папа будет директором? Пусть?

- Боюсь, папа не согласится.

- Папа, ты согласишься? Согласись, пожалуйста, папа!

- Согласен, уговорили, но только понарошку.

- А по правде?

- По правде не согласен. Таланта нет, не справлюсь.

Грачев загадал: если к месту сбора явятся двадцать из двадцати пяти оглоедиков, можно считать - все в порядке, если меньше - плохо. Он шел от станции метро "Сокольники", не замечая стендов, пропуская ларьки "Союзпечати", не сосредоточивая внимания на встречных, хотя обычно любил смотреть по сторонам, и, злясь сам на себя, мысленно спрашивал: ну, сколько, сколько их там?

За аркой Сокольнического парка, справа от главной аллеи толкалась прорва народу. По преувеличенно громкому звучанию мальчишеских голосов, суетливому шнырянию ребят и множеству других, плохо поддающихся определению признаков Грачев понял - наши.

Завидев мастера, ребята его группы потянулись навстречу. То и дело слышалось:

- Здравствуйте, Анатолий Михайлович!

- Доброе утро!

- Привет!

А он считал:

- Семь... десять... четырнадцать... двадцать, - вздохнул незаметно, с облегчением, - та-а-ак - и двадцать один... и двадцать два и двадцать три! - И сразу заметил: а день-то какой синий-синий! И парк пахнет оттаявшей землей, и, если прислушаться, можно даже различить голоса птиц.

До старта оставалось еще минут десять, Грачев сказал:

- Ну что, разомнемся, ребятки? - и скинул пальто. На нем был синий тренировочный костюм, кроссовые туфли. - Пробежимся легко-легко, никто никого не обгоняет, все следят за выдохом. Выдох глубокий, полный, до самого конца. Пошли!

Он бежал неторопливо, мягко отталкиваясь от пружинившей под ногами земли, стараясь дышать ровно и глубоко. Мальчишки сначала держались рядом с Анатолием Михайловичем, а потом растянулись вслед, словно пестрый хвост невиданной птицы...

До старта оставалось минуты две. Болельщики толкались у места финиша, некоторые заспешили на середину дистанции, чтобы вдохновлять и подбадривать своих; галдеж стоял невообразимый.

Грачев успел сказать:

- Бегу последним, ребята, кого догоню, берегись! Пятки оттопчу!

Судья закричал в жестяную трубу:

- Уча-а-астники, на ста-а-арт!

И вот уже добрых восемь сотен ног ударили в весеннюю землю, заработали локтями мальчишки, задышали в полную силу легких и понеслись, понеслись вперед.

Бегать Грачев был не особенный мастер и решил замыкать группу по двум соображениям: чтобы кто-нибудь из длинноногих оглоедиков не обыграл его, пока еще такого нельзя было допускать, и, во-вторых, чтобы каждый старался убежать от мастера.

Анатолий Михайлович, с мальчишества приверженный к спорту, пробовал себя в легкой атлетике, в борьбе и наконец в штанге, он знал и радость побед, и горечь поражений, и хотя всю свою жизнь считался, да и на самом деле был уравновешенным человеком, на дистанции, ринге или помосте увлекался и, случалось, терял контроль над собой. Втянувшись в ритм общего движения, Грачев почувствовал вдруг, что ноги незаметно увеличивают темп и какой-то глубоко спрятанный черт начинает нашептывать: "А ну прибавь, прибавь..."

Грачев подумал: "Да ты что?" - усмехнулся и стал внимательнее наблюдать за обстановкой: ребята бежали хорошо, в голове колонны, тесной группой. Никто заметно не отстал. Но лидировал бег "чужой" мальчишка. Длинный и тощий, откинув далеко назад голову, он шел с отрывом метров в двадцать, мерно работал локтями и почти незаметно прибавлял и прибавлял шаг.

"Вот дьявол, - подумал Грачев, - как машина", - и не испытал к пареньку никакого иного чувства, кроме раздражения. Ему даже сделалось неловко - тоже воспитатель! Но эта мысль тут же вылетела из головы. Надо, чтобы победили его оглоедики. Ему эта победа как голодному хлеб, как жаждущему глоток воды... И пусть сгорят все педагогические теории и методики!

Выиграть! Надо выиграть!

С поворота Грачев прибавил темп и, приблизившись вплотную к своим мальчишкам, задышал в затылок замыкавшему группу. Парнишка на мгновение обернулся, увидел лицо мастера, нависшее над самым его плечом, и рванулся вперед, и еще один рванулся, и еще один...

Кто-то из болельщиков заметил этот рывок и поддержал ребят:

- Даешь, грачата! - заорали зрители. И только что приобретшие кличку грачата рванули, словно пришпоренные кони!

Нет, тощего и длинноногого, что захватил первенство с самого начала, обогнать не удалось. Победителем кросса вышел он. Увы, чужой, из группы токарей. Но первое командное место завоевали.