Щит и меч, № 4, 1995 (сборник)

— Отлично. Встречаемся в десять утра у Дома офицеров. И без всяких шуток. От нас никуда не уйдешь.

— Это я понял, — улыбнулся и Иванкин. — А теперь, прошу прощения, дама заждалась меня. До завтра. — И, не оборачиваясь, зашагал обратно в фойе…

В двенадцать часов ночи Кувалдин докладывал по телефону о ситуации связнику Фриднина. Тот все внимательно выслушал, а через полчаса перезвонил и передал приказ шефа: летуна пока не трогать — «он на крючке у ментов».

— Ну уж… — выругался Кувалдин, кладя трубку. — Не такой Кувалдин дурак, чтобы столько гоняться и ничего не получить. И вдруг его осенила догадка: а ведь они сразу договорились, потому летун действовал так смело и уверенно…

— Ты чего там бурчишь? — отрываясь от подушки, спросил задремавший было Кукушкин.

— Завтра объясню, когда возьмем золото, — сердито ответил начальник. — Всю обойму не пожалею на твоего летуна.

20

— Кто это? — спросила обеспокоенно Елена, когда Валентин сел рядом с ней.

— Дома объясню, — ответил Валентин как можно спокойнее, хотя нервы и мускулы продолжали оставаться в напряжении, так ошарашило его появление Кувалдина и Кукушки. Значит, выжил охранник, выбрался из тайги. Но как им удалось разыскать его? И надо же, где подстерегли… Как это у него хватило выдержки не вступить с ними в схватку… Конечно, преимущество было на их стороне, а главное, место людное, не они, так милиция взяла бы его… Теперь от них не оторваться…

Из кинотеатра они возвращались молча. Валентин шел, погруженный в свои думы, как вести себя дальше и стоит ли правду рассказать Лене — единственному человеку, которому хотелось открыться. Но надо ли впутывать ее в свои дела, заставлять волноваться? Женщина она эмоциональная, и Валентин ей не безразличен. Но Лена то ли все еще находилась под впечатлением кино, то ли устала за день.

Дома она, подавая на стол чай, пытливо глянула ему в глаза и сказала с тревогой:

— Тебя эта встреча очень огорчила, тебе надо уезжать?

— Уезжать надо, ты права, но не из-за встречи, — возразил Валентин. — Весна на дворе, пора за работу. И с тобой жаль расставаться: ты подарила мне самые счастливые дни в жизни, — он обнял ее и крепко поцеловал. Она прильнула к нему, и ее слезы покатились и по его щекам.

— А вот это зря, — с улыбкой пожурил он ее. — Ты умная, сильная женщина, должна понимать, что счастливой жизни не бывает, бывают лишь счастливые мгновения. И они еще у нас впереди. Надо только уметь надеяться и ждать.

— Я буду ждать! — горячо заверила Лена.

Они попили чай, и Валентин, взяв свой «дипломат», достал оттуда мешочек с золотом — приготовленные очередные сто граммов для продажи Семену Яковлевичу.

— У меня тут залежался небольшой запасец, подарок друга-золотоискателя. — Возьми, спрячь подальше. В трудную минуту пригодится.

— Нет, нет, — запротестовала она, — мне ничего не нужно, я хорошо получаю… Ты просто обижаешь меня.

— Ну зачем ты так… В тайге оно все равно мне без надобности, а тебе… тебе надо квартиру купить. Хотя бы однокомнатную. Теперь за деньги все можно. Только будь поосторожнее, не доверяйся случайным людям… Не упрямься, — он с силой вложил ей в руку мешочек.

Она прижалась к нему лицом, всхлипнула.

— Я так боюсь за тебя… Эти двое с бандитскими рожами…

— Ну, не такие они уж страшные. Ложись и спи спокойно, а я займусь кое-какими бумажными делами: надо план работы составить, письмо другу в Москву написать…

Еще в фойе кинотеатра, когда Кувалдин пригрозил ему, он подумал об Анатолии: ему можно довериться.

Он бегло и коротко описал свою жизнь после отъезда из Москвы, причины, побудившие его принять предложение преступников, назвал фамилии всех, причастных в той или иной мере к похищению золота и контрабанде другими товарами. Заклеил конверт, вложил его в другой, в котором просил вскрыть, если Анатолий в течение месяца не получит еще письма.

Лена, лежа в постели, ждала его, и когда он лег, осыпала поцелуями. Она догадывалась, что он не все ей раскрыл из своей жизни, не может раскрыть и не требовала этого — в жизни каждого человека есть потайные уголки, в которые чужому глазу лучше не заглядывать, — она верила, была убеждена, что Валентин добрый, честный человек и никаких преступлений совершить не мог, остальное для нее было неважно. Она впервые встретила человека бескорыстного, доверчивого, и если не любящего, то, безусловно, уважающего ее, и полюбила его как никого еще не любила. За свою двадцатипятилетнюю жизнь она мало видела от людей добра, а вот лиха хватила сполна: мать умерла, когда ей не было и шести, отец женился на другой, у которой тоже была дочь, и мачеха и сводная сестричка помыкали девочкой, как прислугой. Отец же, работая в тайге изыскателем, дома почти не бывал, да и на жалобы дочери отвечал сердито:

— Не хнычь, мать уму-разуму учит. В школе, наверное, говорили, что труд из обезьяны человека сделал. Вот и не ленись…