Щит и меч

Обеденным инструментом я овладел. Но вот хамством - не вполне. Уронишь, скажем, вилку на пол - и жди, чтобы старик официант ее с пола поднял. А ты сиди, как сфинкс. Боже тебя сохрани поблагодарить даже кивком человека за то, что он тебе шинель подаст, дверь перед тобой распахнет. Ухаживают, как госпитале за инвалидом. И рожа при этом должна сохранять спесивое выражение, будто перед тобой не человек, а так, чучело.

Или вот Бригитта. Она ревнивая. Приходят в гости ее знакомые дамы и так начинают трепаться - только подморгни, и будь здоров! Ну, я отмалчиваюсь или о чем-нибудь таком солидном разговариваю. А потом Бригитта меня упрекает в невоспитанности. Я ей: "Да ты что, смеешься?" Положат ногу на ногу так, что смотреть неловко, ну, и разговор, мягко выражаясь, игривый... А одна такая нахальная оказалась, я даже возмутился. Разве можно? В чужом доме, да еще у подруги. Упрекнул. А она сощурилась и заявила: "Вы, оказывается, слишком утомлены... Бедная Бригитта! С вами она обрекла себя на вечную верность своему покойному супругу". И такую презрительную рожу скорчила, будто я ее смертельно оскорбил. А что я должен был делать?

Вайс усмехнулся, сочувственно посоветовал:

- Ну, во всяком случае, мог бы проявить чуткость в пределах дозволенного.

Зубов рассердился:

- Дозволенного! Вот именно - дозволенного. А они здесь считают: раз война, так все дозволено. - Вздохнул: - Как соберутся бабы, чувствую себя словно в окружении. Неизвестно, с какой стороны ждать атаки. А если перехожу в активную оборону, потом от Бригитты проработка: грубиян, бестактный, не умею себя вести, не понимаю шуток.

А если с какой-нибудь поговорю о чем-нибудь серьезном - скандал. Ревность. Уверяет: если мужчина наедине с женщиной говорит о серьезном, значит, он этим маскирует свои легкомысленные намерения. А вслух при всех можно у любой расхваливать ножки или другие детали, - пожалуйста, сколько угодно...

С мужчинами, правда, легче. Я, понимаешь, строю из себя этакого спесивого гордеца, любителя охоты. Мол, это моя страсть. Правда, на одного подлеца нарвался - он почти во всех странах побывал на охоте. Но я его Бремом сразил.

- То есть как это?

- Ну, читал я в свое время, еще в школе. И унизил тонкостями познания животного мира. А так - больше в картишки после ужина. Но, понимаешь, неловко: проигрываю. - Попросил жалобно: - Ты бы сказал Эльзе, пусть хоть под отчет даст, что ли! Стыдно мне у Бригитты брать.

- А она что, скупая?

- Да нет, она добрая. Но некрасиво ее деньги всяким сволочам проигрывать. Сама-то она из семьи врача, выдали замуж за пожилого полковника. Отец ее с социал-демократами когда-то путался, ну вот и пришлось от фашистов дочерью откупиться.

- А что ты такой бледный?

- Да вот все головной болью мучаюсь.

- Ты что, выпивать стал?

- Какое там выпивать!.. - Объяснил огорченно: - Обстреляли мы недавно на шоссе колонну грузовиков, думали, там охрана, а оказалось - консервные банки с газом "Циклон Б". Ну, и надышались этой отравой.

- Ну, а с Бригиттой как у тебя отношения?

Зубов сконфузился.

- Неустойчивый я оказался, раскис. - Заявил жалобно: - Но мы же все ж таки интернационалисты. Нельзя же всех немцев одной меркой мерить.

- А при чем здесь твоя дама?

- А если она ничего, душевная?

- Да ты что, влюбился?

Зубов потупился.

- Не знаю, но только жалею ее очень... Такая она, понимаешь, сейчас счастлива, будто я для нее - подарок на всю жизнь. Говорит, ничего ей на свете не надо, только вместе быть. Вообразила, будто я такой хороший дальше некуда и таких не бывает. А я что? Ну, отношусь к ней по-товарищески. Коечто объясняю, чтобы не была такая отсталая.

- Учти, Зубов: женщины - народ коварный. Еще влипнешь со своей откровенностью.

- Да нет, я с ней о политике не говорю, - так, о жизни...

В осунувшемся, исхудалом лице Зубова Иоганн впервые заметил смятенность, растерянность, скрытую печаль. Но все это явно не было связано с его главной деятельностью, где Зубова никогда не покидали самообладание, неколебимая решительность, бесстрашие.

Вошла Бригитта - тоненькая, миниатюрная, удивительно пропорционально сложенная. И когда она, сдержанно улыбаясь, остановилась в отдалении, казалось, весь свет, льющийся из двустворчатых окон в эту просторную комнату, устремлен только на нее одну. Одета она была скромно, просто. На высокой обнаженной шее никаких побрякушек, - а в то время в Германии входили в моду металлические позолоченные ожерелья в виде ошейников.

Бригитта встретила Вайса очень сердечно:

- Муж мне столько хорошего говорил о вас.

Иоганн, нахмурившись, покосился на Зубова. Тот поспешно объяснил:

- Я рассказывал Бригитте о твоих подвигах на фронте.

- Я выполнял обычный долг солдата.

За завтраком разговор был несколько принужденным. Вайс заметил, что его сдержанность и резкость обычных для наци суждений не вызвали симпатии Бригитты. Зубов почти все время молчал, и Иоганн решил пока отложить тот разговор с ним, ради которого он пришел сюда. А покинув дом Бригитты, тревожно размышлял о том, как бы эта сентиментальная, романтическая история не обернулась плохо для их общего дела.