Щит и меч. Книга вторая

– Я знала тут еще таких парней, как вы. Они не могут. Говорят, это от сильных нервных переживаний после особых заданий.

– Нет, – усмехнулся Иоганн, – что касается меня, то я не нервный, не замечал за собой ничего такого.

– Это потому, – сказала ефрейторша, – что вам не приходилось быть агентом.

– Да, – согласился Иоганн, – не приходилось. Не всем же быть исключительными храбрецами. Только вот жаль, что они кое-что теряют после этого и не могут потом обзавестись потомством.

Тема разговора, видимо, сильно занимала ефрейторшу. Она заметно оживилась.

– Мне один эсэсовский офицер доверительно рассказывал, что Герда Борман, супруга рейхслейтера Мартина Бормана, собирается обратиться ко всем женщинам Германии с призывом разрешить своим мужьям многоженство и даже сама написала проект закона. И вручила мужу личную доверенность, разрешающую ему иметь трех жен с обязательством посещать каждую семью раз в неделю.

– Ну, это так, выдумка, – усомнился Вайс.

– Честное слово, это правда, – поклялась ефрейторша и добавила серьезно: – И это было б очень патриотично со стороны немецких женщин. Мы же должны помочь фюреру заселить новые территории немцами. И нас должно быть на земле больше, чем всех других народов. Это же ясно.

– Ну ладно, пусть так, – согласился Вайс, укладывая инструмент в брезентовую сумку. Щелкнул выключателем. Спирали в жаровне, накаляясь, источали сухой жар, пахнущий горячим металлом.

Иногда по вечерам Иоганн помогал аккумуляторщику Паулю Рейсу перебирать, мыть, очищать свинцовые пластины от осадков окиси, и тогда они беседовали.

Пауль родом из Баварии, отец его – владелец небольшой бондарной мастерской, где изготовлялись не только бочки, но и резные деревянные раскрашенные кубки для пива.

Пауль толст, весел, добродушен. Он показал Вайсу значки, которые получил, выигрывая не однажды первенство на пивных турнирах. Объяснил:

– Хотя это вредно отражалось потом на здоровье, зато лучшей рекламы для бондарной мастерской не придумаешь.

В 1938 году в дни 9–10 ноября по всей Третьей империи прокатилась кроваво-черная волна еврейских погромов. Пауль в те дни приютил в мастерской семью врача Зальцмана, который некогда спас ему жизнь, сделав смелую и, главное, бесплатную операцию, когда Пауль умирал от заворота кишок. Кто-то донес на Пауля.

Он был членом Национал-социалистской партии. Предали суду чести. Исключили, сослали в трудовые лагеря.

Пауль говорил, обиженно оттопыривая пухлые губы:

– На суде чести я утверждал, что мной руководили только деловые побуждения. Я считал: мой долг Зальцману не меньше пятисот марок. Это большая сумма. Отказать Зальцману в убежище означало бы, что я решил таким образом отделаться от кредитора. Это могло подорвать доверие к отцовской фирме.

– В самом деле?

– Безусловно. Многие отделывались от своих кредиторов тем, что доносили о них что-нибудь в гестапо.

– Доносили только на евреев?

– Если бы! На всех, кому не хотелось возвращать долги. – Сказал с гордостью: – В нашем роду Рейсов все были бондари, а трое из наших предков – цеховые знаменосцы. И никто из Рейсов никогда не совершал коммерческих бесчестных поступков.

– Значит, если бы вы не были должны врачу деньги, то и не подумали бы его прятать?

Пауль сказал уклончиво:

– Нас двое братьев – я и Густав. Густав старший. Он учитель. Когда отец понял, в какую сторону дует ветер, он приказал одному из нас стать наци. Я младший, холостой. Пришлось подчиниться.

– Это что ж, вроде как в старые времена отдавали в рекруты?

– Не совсем так, – возразил Пауль. – Среди нашей молодежи я пользовался спортивной славой.

– Ты спортсмен?

Пауль напомнил:

– Я же тебе показывал значки. Наше спортивное объединение содержалось на средства богатейших пивоваров. Они с самого начала оказали поддержку фюреру, когда он еще не был фюрером. А ты что думал, только Круппы открывали ему кредит?

– Ну а при чем здесь ты?

– Как при чем? Я же известный спортсмен. Имею кое-какое влияние. И если я наци, значит выигрывают наци.

– На пивных турнирах?

– Они у нас приобрели после этого характер политических митингов.

– Ах так?

– А ты что думал? Фюреру нужны преданные люди. Но не в рабочих же пивных их надо было искать, я так полагаю.

– Ты хочешь сказать, что рабочие не поддерживают фюрера?

– Я так не говорил, – забеспокоился Пауль. – Ты сам понимаешь, Германия – это фюрер. – Помедлив, сказал, хитро сощурясь: – У нас в мастерской до прихода фюрера к власти работали по девять часов, а потом стали работать по двенадцать за те же деньги. – Закончил назидательно: – Народ обязан нести жертвы во имя исторических целей рейха.

– А твой отец?

Пауль сказал грустно: