Щит и вера

– Ах, Микеша, Микеша, друг ты мой сердечный! Спас ты меня! Позаботился о том, чтобы не осиротела моя семья, мои дети! – плакал он, сидя рядом с телом Микентия.

Подошёл врач.

– Скажите, доктор, он будет жить? – обратился к военврачу Савелий.

– Ранение тяжёлое, но жить будет. Однако он станет глухонемым. Несколько лет будут мучить головные боли, потом, может быть, станут не столь частыми и не такими сильными. Физические нагрузки, волнение категорически исключены. Конечно, из действующей армии комиссуют, – грустно ответил доктор.

– Товарищ военврач, я напишу ему письмо, а вы передайте Микеше, как только он придёт в себя.

– Хорошо, пишите.

Савелий написал небольшое письмо другу, где просил его после лечения поехать к нему домой на Алтай.

Через две недели Микентий увидел Савелия, который пришёл навестить товарища перед отправкой его в тыловой госпиталь.

– Микеша, – обратился он к нему, забыв о последствиях ранения. Микентий с забинтованной головой смотрел на Савелия с большой нежностью и любовью. Савва понял, что его не слышат. Он взял лист бумаги, карандаш и стал писать.

«Микеша, я о тебе написал жене, Дарье. Сказывал о том, что после госпиталя ты приедешь к нам домой, что ты спас мне жизнь и детей не осиротил. Дарья и моя семья ждут тебя».

Он написал адрес и передал Микентию. Тот прочёл, и улыбка, добрая и светлая, появилась у него на лице. Савва взял его руку, непрошеная слеза побежала по его щеке. Микеша своей рукой утёр её. Они простились.

Через два месяца из города Горького, где Микентий лежал на излечении, на поезде он поехал в незнакомый Сибирский край. Семья Савелия встретила его как родного. Жили они тяжело. Так, что Микеша стал кормильцем семьи своего друга.

Отгрохотала война. Отвоевавшие солдаты стали возвращаться в родные края к ожидавшим их матерям, жёнам, детям. Но Савелий пришёл домой в апреле 1946 года. Они плакали, крепко обнявшись. Савелий просил Микешу по-прежнему жить у него в доме. Но Микентий отказался и перешёл в небольшой пустующий домик на окраине села. Он устроился работать конюхом в колхозную конюшню, привязался к лошадям, которые понимали и чувствовали его любовь без слов.

– Вот, Савелий, теперь стою я тут и прощаюсь с тобой, друг ты мой и брат. Настигла тебя проклятая война через двадцать лет, и не выдержало твоё большое сердце! Прощай, Савелий! Пусть земля тебе будет пухом! Царство тебе небесное во веки веков! Аминь!

Сгорбившись, Микеша бросил горсть земли в глубокую яму, куда под траурную музыку опустили гроб с телом покойного. Микентий не пошёл на поминки, как ни просила его об этом жена Савелия Дарья. Автобус увозил его в ставшее родным для него село Савелия на земле родного Алтая.

Фуражир

– Дядь Вань, сбирайся! Поехали! – громко закричал Саня, открыв лёгкую калитку ограды усадьбы Бойковых.

– Иван Владимирович! Готов? Ты погоди маненько, сейчас Пашка придёт, и снесём тебя до твоей телеги.

– Ох, мужики! Что бы я без вас делал? Ведь такого дядьку таскаете! Война, война, что ж ты наделала…

– Ничего, дядь Вань, это вовсе и не тяжело! – продолжил обычный утренний разговор Павел, подойдя к высокому крыльцу дома.

Тем временем на порог выполз безногий Иван Бойков. Жившие по соседству совсем ещё молодые ребята Саша и Павел подхватили под руки безногого инвалида и понесли к телеге, стоявшей неподалёку.

– Ан нет, ребятки! Спасибо вам! Всё лето меня носите! Я бы и впрямь сам не управился.

Сев на обычное место, он потянул вожжи, и далеко не молодой жеребец по кличке Белый тронулся и слегка потрусил по просёлочной дороге.

– Ну, бывай, дядь Вань! Вечерком подмогнём опять!

– Бувайте, ребятки! – повернув голову в сторону уходящих парней, попрощался со своими соседями Иван Владимирович.

Взяв в свои скрюченные и неразгибающиеся пальцы кожаные концы вожжей, слегка дёрнул их на себя. Белый подошёл к следующему дому и остановился.

– Матвеевна! Матвеевна! Давай свою передачку с провиантом! – громко закричал он. Тотчас на пороге избы показалась немолодая женщина, в руках она держала небольшой узелок из белой тряпицы.

– Утречко доброе, Иван Владимирович! Ты прям как часы! Хочь времечко по тебе сверяй! – приветливо улыбаясь седому вознице, ответила Евдокия Матвеевна.

– Доброе, доброе, Матвеевна! Вот ставь сюды, – обратился он к женщине и показал на край телеги.

– Ты уж не разлей молочко, Ваня! Смотри, чтоб пробка из бутыли не вылетела. Мой-то, прям как телочек, не могёт без него! Да там ещё картошечка с лучком да краюха хлеба.

– Не бойсь, всё справно довезу до сынка твоего! Ну, пошёл, Белый!

И лошадь вновь затрусила к следующему дому. За калиткой его уже поджидала девчушка, в руках которой был тоже небольшой узелок.

– Лидуська, ты уже поджидаешь меня? Когда же ты только спишь, хорошая моя? – обратился он ласково к подошедшей к нему девочке лет двенадцати.

– Хворает нынче мамка опять, – со вздохом ответила Лида.