Щит и вера

Рабочий день сравнялся световому дню. Последний год военнопленные больше строили дороги, которые соединяли маленькие города с Берлином. В казарменной комнате вместе с Гришей жили семь человек. Пополнение новыми пленными не проводилось. Говорили, что их чаще стали отправлять в Австрию. Григорий не единожды видел, как социал-демократы проводят агитационные митинги. Как правило, они приезжали на открытых машинах, увешанных красными флагами. Кто-нибудь из них вставал и в громкоговоритель начинал своё выступление. Говорили о ненужности войны и провозглашении Германии демократической республикой. Особого интереса эти выступления у населения не вызывали. Покричат-покричат и уезжают в другое место. Григорию казалось, что сами жители доносили властям об агитаторах. Через несколько минут после их митинговых выступлений приезжала полиция. Революционеры знали об этом, поэтому не задерживались на одном месте. Даже им, пленным, было видно, что в стране назревает переворот. Столкнувшись с экономическими трудностями, Германия в 1916 году передала часть русских военнопленных союзникам, в том числе большую часть в Австрию.

Мартовским днём 1916 года часть военнопленных, размещённых в берлинском лагере, передали в Австрию. Григорий вместе со всеми заключёнными его барака попал в эту группу пленных. Их погрузили в вагоны, и поезд повёз их опять в незнакомую страну. Григорий, освоивший немецкий язык, знал, что в Австрии государственным языком являлся немецкий. В Вене прибывших пленных разделили на две части: тех, кто обладал заводскими специальностями, и тех, кто занимался крестьянским трудом. Григория Самсоновича отнесли к аграриям. Австрийский офицер, который руководил этим странным формированием, объяснил, что крестьяне будут отобраны австрийскими земледельцами для возделывания полей. Заводские останутся в Вене и будут работать на заводах.

Временно размещённых в казармах пленных австрийцы кормили лучше немцев. Это было следствием посещения русских военнопленных международной миссией Красного Креста. Через несколько дней всех, кто был определён для сельскохозяйственного труда, построили на плацу. Австрийский офицер объявил, что сейчас австрийские землевладельцы сделают отбор работников для себя. После сказанного вдоль рядов выстроенных русских пленных пошли австрийские господа отбирать себе рабочую силу.

Григорий стоял и смотрел, как они выбирают пленных, прямо как тягловых лошадей. Напротив него остановился немолодой господин со своей дочерью.

– Матильда, – обратился он к ней, – посмотри внимательно на этого великана. Прямо красавец! Крепкий какой! Этот работник тебе явно подойдёт. Надо попросить переводчика, чтобы тот поспрашивал его об умении работать на земле.

– Не надо переводчика, – на немецком заговорил Григорий. – Я сам могу ответить на интересующие вас вопросы.

– O? Gut! – восторженно воскликнул тот.

Григорий рассказал, что в России имеет большое хозяйство, поэтому со всеми необходимыми сельскими работами знаком. Пожилой господин сделал Григорию знак, чтобы тот вышел из строя, и продолжил осмотр рядов. Взгляд Григория упал на его дочь.

Перед ним стояла стройная, красиво одетая молодая женщина с прибранными чёрными волосами и большими, как родники, серыми глазами. Что это были за глаза! Зачем только он посмотрел в них! В какую-то секунду их взгляды встретились. Она смотрела на него с удивлением и одновременно с восхищением. Григорий смутился, он это почувствовал, сердце задохнулось от нахлынувшего на него волнения. Матильда это поняла. Щёки её вспыхнули, она быстро опустила глаза и заспешила вслед за отцом.

Были быстро отобраны ещё десяток пленных, стоящих рядом с Григорием. Им разрешили взять свои вещи, погрузили в машину и повезли. Григорий не помнил, как долго их везли. Он был оглушён своим волнением.

«Что же со мной произошло? Не заметил ли кто моего смущения?» – пульсировало у него в висках.

Посмотрев на сидящих рядом людей, на их сосредоточенные лица, он понял, что его соратникам не до него. Чужбина, везде чужбина. Вот и другая страна стала их «надзирателем».

* * *