Щит Персея. Личная тайна как предмет литературы

Телеграмма, полученная киевским дядей, – еще один вопиющий абсурд, еще один вызов любому зравомыслию. Телеграмма демонстрирует абсолютно инфернальное презрение чертей к событию смерти близкого человека, которое исключает в любой человеческой культуре насмешку и тем более глумление. Текст телеграммы таков: «Меня только что зарезало трамваем на Патриарших похороны пятницу три часа дня приезжай Берлиоз» (ММ-2. С. 674). Этот дьявольский текст совершенно нечеловеческий именно потому, что это – глумление ради глумления, то есть нарушение всех этических запретов. Это кощунство не менее выразительное, чем «украденная голова покойника». Просьба покойника к своему дяде приехать на похороны изложена самим покойником уже после свершившейся смерти. Это документ удостоверяет само существование преисподней. Прямой смысл телеграммы в том, что она, буквально, является посланием с того света. Может ли иметь эта телеграмма, столь абсурдная и глумливая, хоть какую-то рациональную причину своего появления на свет?

«Тот свет» в головах советских людей, подвергшихся тотальной атеистической пропаганде, утратил свою былую мистическую ужасную актуальность, его место в сознании советских граждан занял не менее жуткий и таинственный образ тех мест, в которые проваливался человек, исчезнувший по воле «известного учреждения». Трудно даже представить себе ту абсолютную зияющую бездну, которая разверзалась между теми, кто оставался на воле, и теми, кого «взяли». Полная информационная блокада разъединяла людей подобно смерти, но была гораздо страшнее, ибо о судьбе близких ничего не было известно. Воображение рисовало нескончаемые муки «пропавших» людей. Невозможно было ничего узнать о смерти близких, о ее причинах, ее точной дате, не говоря уж о том, что советским гражданам было отказано даже в праве похоронить своих родных и любимых. Поэтому арест был подобен внезапной смерти, а вести «оттуда» были подобны чуду коммуникации с покойником.

Полученная дядей телеграмма – это как раз «фокус» такого рода, это материализовавшая связь «с тем светом», спиритический сеанс по телеграфу отчетливо зловещего содержания. Из самого факта провокационной телеграммы следует, что дядя Берлиоза зачем-то нужен хозяевам преисподней. Застенок сфокусировал свой «мертвый», «дырявый» глаз на дяде Берлиоза. Но инженер Поплавский не чувствителен к мистическим смыслам. Его пленяет мысль о московской жилплощади: он мнит себя наследником скончавшегося племянника, облеченного при жизни немалой властью. Нам кажется очень важным, что дядя Берлиоза своего племянника почти не знал, и, вообще, Берлиоз был племянником его жены. Никаких чувств этот посторонний Берлиозу человек к погибшему не испытывает, и, если бы не высокий статус покойника в советском государстве и не московская квартира, вряд ли товарищ Поплавский помчался бы на похороны в такую даль. Меркантилизм дяди и отсутствие родственной скорби «черти» просчитали заранее. Поэтому читатели в комической сцене «разоблачения» Поплавского видят только наказание советского служащего, «испорченного квартирным вопросом». Этот смысл читателем ожидается и отвлекает внимание от важнейших других смыслов этой клоунады. Отвлечение внимания важнейшее условие для производства фокуса.

Дядя в плену логики мира, который ушел в прошлое. Недаром Булгаков поселил «дядьку» в Киеве. Автор и сам родом из Киева, киевский адрес для него – не столько пространственная координата, сколько временная. Киев – это мир прежних, родственных отношений, уютный мир домашнего комфорта, смешной «жареной курицы в дорогу». Это мир, в котором еще помнят, что дом – собственность, передающаяся по наследству вместе со всеми вещами, в нем находящимися.

Дядя не догадывается о том, какие опасности таит в себе квартира, превратившаяся в советской стране в «площадь покойного». Этот характерный советский жаргон обнажает смысл произошедшей подмены того, что в прежние времена было «домом», а теперь стало жилой площадью, то есть «жилплощадью». «Площадь» – открытое пространство. Советскому человеку предложено жить на площади, лишившись самого главного – того, что дает свой дом, – личной автономности[31].

Об этом метафизическом смысле Дома блистательно пишет Ю. Лотман, а также М. Алленов в уже указанной нами статье «Квартирный вопрос». Квартира, полученная от государства, – это именно жилплощадь, на которой проживающие и прописанные там люди существуют в ожидании ареста, выселения, ссылки. Живут на «площади», то есть на открытом пространстве, в поле зрения государства, в любой момент доступные для обыска и ареста.