Щит Рохгвайта (СИ)

- Господин! – суровый женский голос донесся до меня из окон кухни, и я понял, что настал час испытаний. Мне предстоит выбрать, что готовить на ужин. Ненавижу выбирать. Особенно еду.

Однако не прятаться же мне от моей же поварихи.

- Я здесь, Амечета, - обреченно отозвался я и побрел навстречу судьбе.

В этот раз выбор дался мне проще. То ли я уже наловчился, то ли просто случайно так вышло. Сошлись на жареной корюшке с печеной картошкой и компоте из сухофруктов. С облегчением вздохнув, я потащился в сад сажать подарок Розового деда. Вообще, насколько я знаю, цветущие кусты лучше не пересаживать, а эти три саженца уже все в бутонах, вот-вот распустятся… Но он так хотел сделать мне подарок! Мой день рожденья не за горами, всего четыре дня осталось. Как раз расцветут… если, конечно, не завянут. Хотя он так расписывал их стойкость! Хотелось бы верить, что приживутся. Я не ценитель ботаники, но старика люблю и за его питомцев переживаю почти так же, как и он сам.

Выкопав ямы, я повтыкал туда розовые саженцы и старательно засыпал корни землей. Потом полил, утрамбовал. Весь перемазался, конечно же. Я ж не я был бы, когда б не перемазался. Вечно у меня так. То дыру посажу, то пятен каких-нибудь…

Надо сходить искупаться. И к матушке заглянуть после озера, иначе леди Ителла весь мозг мне высушит потом, что давно не виделись. А я у нее только позавчера был.

Прихватив сменную одежду, я спустился по переулкам к озеру и с наслаждением плюхнулся в темную, кишащую головастиками воду. Надо мной носились стрекозы, вспыхивая на солнце драгоценными камнями, недалеко деловито покрякивала утка, а в зарослях осоки заливались родители головастиков.

Ласковый сегодня день. Лето, птицы, тепло… ягоды скоро пойдут. Счастье, в детском его варианте, когда мир прекрасен сам по себе, без всяких условий, и ты вместе с ним. Я, конечно, уже не дитя, но все еще могу захлебываться от этого чуда – летнего дня, звенящего птичьими голосами и комариным писком.

По дороге к отчему дому встретил Тармиллу. Черные косы, невозможно синие глаза, длиннющие густые ресницы. А талия какая! И грудь! Сегодня на ней что-то воздушное, голубое, и девушка вся – как облачко, спустившееся на землю… Смотрю ей вслед, млею. Тари, милая моя! Вот будет тебе восемнадцать, сразу сватов зашлю!

Тармилла обернулась, заметила меня, стрельнула лукавым взглядом, подружки ее тут же захихикали и быстренько уволокли в лавку с тканями. Вертихвостки. Все бы наряжаться! Хотя… пусть наряжаются. Не мечом же им махать, верно?

Улыбаясь и лелея в голове ее лицо, я дошел до родной калитки и в очередной раз насладился отчаянным ее скрипом. И отчего бы не смазать? Может, самому сделать? Найти масленку, накапать в петли пощедрее, чтоб уж наверняка… Я вздохнул. Я думаю так уже который год и ничего не делаю. В этом весь я. Лентяй. Матушка совершенно права, называя меня бездельником и охламоном. Я с ней и не спорю – чего спорить, если правда? Зато у меня на строительство рука легкая! Я, хоть и умею мало чего, зато если берусь в стройке помогать, то дело куда лучше, чем обычно, спорится! Вот. Потому и мост, между прочим. И каналы. И даже та улица – я на ней два дома строил, красивые получились! Ну, не строил, а помогал. Я камень в стену неплохо кладу, и раствор у меня хороший выходит.

- Лет, это ты?

- Да, матушка!

- Ты совсем нас с отцом позабыл, негодник!

- Да, матушка… Но я уже вот он!

Леди Ителла вышла из дома и с улыбкой обняла меня, придирчиво оглядев с ног до головы. Видимо, за пару ночей на мне ожидался урожай рогов и чешуи. Или еще чего-нибудь столь же несуразного, что она регулярно ищет в моем облике после каждой нашей разлуки.

- Лет, мы так соскучились! Иди скорее в дом, я напекла твоих любимых плюшек.

Вот так. Тут тоже чревоугодничество процветает. Батя, правда, держится. Он у меня молодец – как уйдет в свое творчество, так хоть гуся шкворчащего рядом поставь. Не учует, не заметит, мимо пройдет, даже если сутки уже не ел. Матушка подождет, подождет, потом за ручку его из мастерской приведет и за стол посадит. Голову на ладошку положит и будет смотреть, как он жует – нежно и умиленно. Но батя насыщается довольно быстро, потому много не ест. Вот и не толстеет.

- Где отец? Снова дышит мраморной пылью? – спрашиваю маму, откусывая нежнейшее тесто.

- Не снова, а все еще, - улыбается она, подпирая рукой щеку. – Все агнца этого закончить не может, завитки руна не так ложатся. Подумать только, завитки!

- Все с ним ясно, - смеюсь в ответ, - а ты говоришь – соскучились. Ты одна только по мне и скучаешь, мам.

- Глупости-то не говори, - она убирает прядку с моего лба. – Ты надолго? Там индейка в печи томится, скоро уже готово будет. Останешься на индейку?

Вот как тут стройность сохранить?

- Останусь, - вздыхаю я.

Маму надо радовать. Папу в идеале тоже, но его не знаю даже, чем. А с мамой все понятно. Если съесть все эти плюшки и индейку под ее взглядом, матушка будет счастлива и довольна. И чем чаще я провожу подобные мероприятия, тем спокойнее и счастливее леди Ителла. Все просто.