Щит Рохгвайта (СИ)

Я схватился за голову. Вот я придурок полный! Все вспомнилось сразу, да – действительно же сидел и писал, псих ненормальный. Всем написал, никого не забыл. Хорошо, если не обидел этим… Нет, Кью за этот самогон побить надо! Это ж надо было так напиться! Это ж надо было, чтоб такую глупость сделать! Проклятое похмелье!

Чудесный день рожденья, ничего не скажешь…

- Амечета…

- Я все приготовила! – добила она меня. – Приглашения вы отменили, господин, но приказа пересмотреть меню на сегодня не было!

Развернулась и ушла. Вредина!

Дальнейшие десять минут я самозабвенно страдал от собственного промаха. А потом пошел смотреть подарки.

Изящная статуэтка всадника с алебардой… искусно вырезанная трава под копытами коня, детали обмундирования, глаза… Выражение лица всадника торжествующее. Он явно кого-то победил и сейчас ликует, наслаждаясь своей победой. Это работа бати, без сомнения. Спасибо, пап. Из меня паршивый всадник, и с алебардой я управляться не умею, так что будем считать, что это защитивший меня от смерти Наки.

Шикарная черная рубаха с серебряной вышивкой по вороту, точно по размеру. И с длинным рукавом. Матушка постаралась. Она вышивальщица знатная, даром, что на продажу ничего не делает. И как раз тот человек, который умеет игнорировать мою стойкую неприязнь к длинному рукаву. Точно, вот и записка с поздравлениями, от леди Ителлы.

Мастерок, новенький, с удобной рукояткой, из дорогущей стали – от приятелей-каменщиков.

Здоровенная корзина высокогорной земляники – я обожаю землянику, а там она вообще бесподобная зреет, и раньше, чем тут, внизу. Тармилла это прекрасно знает, к тому же у нее там полянка есть тайная, она туда никого не водит, не раскрывает. Собирает сама, отборнейшую ягоду. Спасибо тебе, милая моя, ты больше не сердишься! Я тебя люблю, Тари!

Отличный кожаный ремень от Тоульта. Шикарные ножны для меча от Накилана – меч он дарил мне в прошлом году. Хороший клинок. Три банки ореховой пасты и жбан с медом от Кью. У него пасека за городом, а Талле частенько перепадают орехи от ее южной родни. Вкусные!

Я смотрел, перебирал, попутно жевал землянику, еще кисловатую, но все равно безумно вкусную. И почему-то было мне не то грустно, не то тревожно. Как-то так вышло, что раньше ни один мой день рожденья я не проводил в одиночестве. Всегда была куча друзей, весело и шумно… А сейчас тихо и пусто. И еды навалом.

- Лето, ты кретин, - сказал я себе. – Если гости не идут к тебе, иди к гостям сам. Тащи снедь на площадь, угощай всех, кто подвернется… Хоть так.

Мысль была не слишком умная, но все же это выход. Ну… пусть буду выглядеть дураком – по сути-то я и есть этот самый дурак. Но хоть как-то извиниться же надо перед людьми.

Я вздохнул, встал и побрел на кухню, но тут взгляд зацепился за небольшую коробку, заваленную другими подарками, до которой у меня не дошли руки. Я поколебался – можно же и потом открыть, но любопытство взяло верх, и я снял крышку. Внутри лежала роза. Стеклянная. Невероятно красивая! Наши стеклодувы так не умеют, при всем моем к ним уважении! Я вытащил цветок из вороха соломы, которым его проложили, чтоб не разбился, и посмотрел на свет. Полупрозрачные коралловые лепестки, аккуратные шипы на темно-зеленом стебле, два резных листа… Как настоящая! На разворотах лепестков были видны в стекле крошечные пузырьки воздуха. Мне говорили, что это признак некачественной работы со стеклом, но… здесь они были потрясающе уместны. Как капельки! Те самые капельки, оставшиеся на цветах после тумана!

Я крутанул розу в пальцах, любуясь цветными переливами, и вдруг… стекло лопнуло прямо у меня в руке, обдав меня мелким острым крошевом. Я охнул, отдернув посеченную осколками руку. Мелки капельки крови выступили из порезов на правом предплечье и частично на запястье. Вот же ж! Ну что за невезение-то такое!

Я плюнул на все и ушел на кухню, чтобы обработать ранки. Было больно и обидно, словно мне снова десять лет, и я упал с лестницы, когда спешил принести маме ее пяльцы.

Амечета недовольно что-то проворчала насчет моего вторжения в святая святых, но увидела мою руку, охнула и, ругаясь вполголоса, поспешила мне на помощь.

- Что стряслось, господин?

- Подарок стеклянный, - буркнул я. – Взорвался прямо в руке.

- Взорвался? – встревоженно переспросила кухарка.

- Да… Знаешь, мне рассказывали про русалочьи слезы… это когда стекло после печи охлаждают в ледяной воде… они тоже взрываются, если им кончик сломать. Может, тут тоже что-то похожее? И я сам виноват – задел, что не надо…

- Может быть, господин. Вот, готово. Вы идите, а я приберусь там…

- Да я сам уберу. Что я, безрукий, что ли? Спасибо, Амечета.

Я вооружился веником и совком и пошел сметать последствия своего неосторожного обращения с произведением искусства. Розу было жалко до слез.