Щит Рохгвайта (СИ)

Я ушел молча. Натянул на себя черную рубаху с вышитым серебряной нитью воротом и с длинным рукавом, закинул штаны на плечо, обулся, сорвал себе все цветущие ветки подаренных мне роз и ушел.

Меня даже провожали. Целая толпа людей. Наки, бледный, как полотно, и судорожно сжимавший копье. Кьюрр, до крови закусивший губы, с плещущимся в глазах ужасом (я знал, почему – он безумно боялся за Таллу, беременные заразу первым подхватывают). Тоульт, виновато отводящий взгляд. Тармилла, безмолвно плачущая в плечо Наки. Папа с мамой. Даже Розовый дед был. Куча народу. Ни один не рискнул приблизиться и что-нибудь сказать. Ни один. И в их глазах словно что-то заканчивалось… – словно я стучал, стучал, молил впустить, а на меня посмотрели в щелку и решили не впускать. И закрыли дверь. Захлопнули перед носом.

В эти минуты любить Рохгвайт почему-то получалось из рук вон плохо.

***

Третий день после Дня рождения

Я, Летовд Дженке Ирбейн, Щит Рохгвайта, еще жив. Это не вызывает особого энтузиазма, но это так. Из города я ушел позавчера. А вчера вернулся и нагрянул к Аксану с небольшим допросом. Не то чтобы мне хотелось знать, от чего я умру, но… все-таки. Может, он даст что-нибудь, могущее облегчить боль. Или зуд. Зуд даже важнее, потому что боль терпеть легче.

Он и дал. Чуть не убил меня, правда, когда увидел, но бальзамом каким-то поделился. Сказал, что может помочь, но чтобы больших надежд на это я не питал. Я пробыл у него недолго. Выяснил, что эта дрянь действительно магическая и никакая иная – обычная болячка так быстро бы развиться не смогла. Что виновата и впрямь та треклятая стекляшка. И что теоретически я даже могу спастись – ни одна магическая болезнь не может быть без единой лазейки, так не бывает. Просто… никто не знает, как именно. Ну и все, собственно. Может быть, мне повезет, и я найду эту самую лазейку.

Пока не повезло. Я сначала все метался, пытался что-то придумать… Пойти к графу… к деду своему. У него же наверняка есть знакомый маг, пусть попробует помочь! Или нет, добраться до курфи, может, они найдут способ, они же почти все с магическими способностями… Не пошел. Не помогут мне курфи – я просто не успею до них дойти. И дедушка не поможет – он и так-то меня не очень любит, а уж больного заразной дрянью и на порог не пустит. Разве вот убить велит, тоже выход. О смерти я тоже думал. Со смертью вообще просто очень – я же в скалах… просто шагнуть, и… все просто. Так же просто, как любить.

Я сидел на скале уже несколько часов и смотрел на мой город. Город, который я должен беречь и защищать. Город, который я любил. Люблю. Смотрел – и никак не мог отделаться от мысли, что этот самый любимый мой город меня предал.

Они все сделали верно. Они вынуждены были спасать жизни всех, тем более что как спасти мою, не знал никто. Правильный, логичный, объяснимый поступок. И требование уйти… я ведь должен защищать. А как еще я могу защитить Рохгвайт от этого ужаса? Только уйти. Или… нет? Мне ведь всегда говорили – твоя любовь и есть надежнейший Щит. Любовь. Получается, не надежнейший? Раз мне не дали даже попытаться? Не поверили в мою любовь?

Я ведь продолжал бы их любить. Всех. Весь город. Разве ему что-то грозило бы? А если да? Если грозило? Они перестраховались. Все правильно сделали. И предали меня.

Мне дико хотелось есть, и почему-то жальче всего было сгоревшей с домом земляничной корзинки. Я не догадался потребовать у них еды. Или захватить с собой, когда выходил из дома. Или хотя бы украсть ее, когда сделал вчера вылазку к лекарю. Не додумался. Зачем я взял ненужное? Для чего мне мамина рубаха, которую я не могу надеть, потому что любое прикосновение вызывает дикую боль? Или папина статуэтка… всадник этот с алебардой? Наки, спасший меня от врагов, с ликованием во взоре? Никто ни от чего меня не спас. Да и как от такого спасешь? Вот и сижу теперь голодный и в язвах. Они все до сих пор похожи на розы, просто новые язвы похожи на розы больше, чем старые. Кожа на глазах разрушается, расползается гнильем, и мясо там под ней… моя плоть… что-то жрет ее, и она расслаивается на разноцветные лепестки. С кровью, с сукровицей, частично с гноем… У меня в них вся рука, частично спина, и вторая рука тоже начала покрываться… и на щеке уже одна есть, чешется ужасно… а ноги пока чистые. Не знаю, успеют ли они тоже зацвести, прежде чем я умру. Не знаю даже, как долго я буду умирать. Аксан сказал, я умру, когда зацветет сердце или мозг. Но как быстро это случится?

Я, наверное, невыносимо воняю сейчас – разлагающийся на глазах труп, но обоняние мое отказало почему-то, и я даже рад. Очень больно. Особенно если задеваю язвы-цветы. Иногда, когда осознание близкой смерти особенно обостряется, меня затопляет ненависть. Я из последних сил стараюсь, чтобы объектом ее не был Рохгвайт. Не знаю, по-моему, у меня не получается. Мне очень трудно его не ненавидеть. И думать трудно. А уж любить так и вовсе…