Щит земли русской

– Михайло, там тебя спрашивает какой-то дружинник из киевской заставы, что вошла с обозом.

– Пришел-таки, – чуть слышно прошептал Янко и засветился доброй улыбкой. Вольга тут же взгляд с брата на отца Михайлу перевел, а тот посмотрел на старейшину Воика: дед ко лежал спокойно, и спокойно покачивалась седая борода поверх платна, в такт дыхания.

– Виста, присмотри за отцом, я во двор выйду встретить нового человека. Странно, что за дело у него ко мне из Киева?

Во дворе было свежо и солнечно, мокрая трава вмиг намочила босые ноги Вольги, а холодный воздух проник под просторные ноговицы и под платно, даже икры ног покрылись твердыми пупырышками.

Посреди двора, прищурив глаза от солнца – а солнце светило ему прямо в лицо из-за среза крыши, – стоял дружинник средних лет, светлоглазый и улыбчивый. На лбу дружинника Вольга приметил глубокий шрам – от удара мечом, наверно. Лицо доброе, приветливое. Вольга лишь мельком взглянул на дружинника: «Я его раньше не видел в нашем городе», – и замер от восхищения, глядя на стройного и сытого вороного коня под низким печенежским седлом. Конь тянулся мокрыми губами к мокрой траве, и его длинная грива спускалась до самой земли. Дружинник то и дело дергал за уздечку.

– Ты спрашивал дом кузнеца Михайлы? – обратился к незнакомцу отец. – Я слушаю тебя, княжий дружинник.

Тот шагнул навстречу и уздечку зачем-то протянул ему.

– Мое имя Власич. Я провожал твоего сына, кузнец Михайло, когда он уходил из Киева. Сказали мне, что ранен он, но живой. Кланяйся ему от Власича и передай, что привел я коня, которого он оставил на сохранность. Тороплюсь дозором в степь – узнать, далеко ли ушли печенеги, а на обратном пути непременно навещу его.

Удивлению Вольги не было конца – даже про утренний холод на подворье забыл! «Каков Янко! Коня как-то добыл, а не сказывал о том ни слова». Отец Михайло принял уздечку из рук дружинника, поблагодарил и пожелал в напутствие:

– Удачи тебе и твоим витязям, Власич. Отныне ты всегда найдешь под этим кровом тепло, пищу и доброе слово.

Власич в ответ склонил голову в поклоне:

– Спаси бог тебя, кузнец Михайло, за ласковую встречу. Непременно навещу Янка. Славный у тебя сын, кузнец, говорю без лести.

На мокрой траве остались темные следы – это Власич вышел со двора, сбив на землю серебристые капельки росы.

– Что там, отче? – спросил Янко, когда Вольга вслед за отцом Михайлой и ратаем Антипом переступил порог избы и остановился у кади с водой, где сидела мать Виста. Захотелось пить – пустое чрево просило хоть чего-нибудь.

– Дружинник Власич коня привел и сказывал, что твой.

– Я ждал его, отче, – ответил Янко, и Вольга увидел, торопливо глотая прохладную воду из тяжелого деревянного ковша, как по лицу брата пробежала светлая, словно луч солнца после долгого ненастья, улыбка. – Славно. Того коня я под печенегом взял, когда шел в Киев. Отдай, отче, коня ратаю Антипу, взамен потерянного в Белгороде, как дар от нас.

Ратай Антип вскочил с лавки, раскрыл глаза от удивления, и радость нежданная запрыгала в них искрами счастья. Отец Михайло хлопнул себя возбужденно по широким коленям прокопченными ладонями.

– И я о том же хотел просить тебя, сыне, да упредил ты меня! – Он подошел и обнял Антипа за вздрагивающие плечи. – Вот, друже, и конь у тебя есть. И живы мы после осады.

Но ратай Антип уже пришел в себя и сказал в великом сомнении:

– Возможно ли, Михайло, принять такой дар? Чем расплачусь я с тобой? Ведь и двор мой над Ирпень-рекой, наверно, печенегами весь порушен и пожжен.

Отец Михайло, не скрывая доброй усмешки, отмахнулся от напрасных волнений ратая, поспешил успокоить его:

– Плати мне и моим детям дружбой, Антип. Боле нам ничего не надо. Корыстью я никогда не промышлял, в закупы брать тебя не намерен. Возвратит Вершко резаны за сработанный вместе товар из железа, на них и поправишь двор свой. И не будем боле говорить об этом.

Антип молча глянул на свою жену – Павлина, смущенно улыбаясь, смотрела на старшую дочь – Ждану не трогал разговор взрослых, она сидела у изголовья Янка и, забыв, что они не одни в избе, счастливая, молча водила пальцами по руке Янка, которая лежала поверх рядна. Мать Виста подошла к Павлине и так же молча обняла ее за плечи, потом прошептала:

– Быть счастью нашим детям, Павлина…

И не заметили за разговорами, как отошел к мертвым старейшина Воик. Хватился отец Михайло, а он уже и не дышит: застыло недвижно теплое рядно, а на нем покоилась белая борода старейшины.

Обмыла его мать Виста, а ей помогали Павлина и Рута, снарядили в чистое платно и уложили на лавку в переднем углу. Вольга почти всю ночь тайком от взрослых плакал беззвучными слезами, свернувшись в темном и теплом углу за очагом, рядом с малым и несмышленым еще Вавилой.

Рано поутру Вольга вышел во двор освежить уставшую от горя голову и через некоторое время, в общем гомоне проснувшегося города, различил сперва отдаленные, а потом и совсем близко призывные крики:

– Посторонитесь, белгородцы! Дайте дорогу князю Владимиру!