Щит земли русской

– Нет, надобно срочно мчаться к торкам, – решительно объявил Могута Гориславу, добавил: – В челне мой сотоварищ, Первуша. Похороните его по чести он – смерть принял на княжьей службе. А мне коня дайте доброго, поеду далее. Надобно волю князя Владимира передать князю Сурбару. От этой скорости и судьба белгородцев будет решаться, а теперь они в тяжкой бескормице пребывают. Про Белгород мне хорошо ведомо, я сам оттуда. – Могута посмотрел на закатную сторону неба, прикинул – светлому времени быть уже не так долго. Но и мешкать излишне не дело для княжеского посланца, каковым мысленно определил себя Могута. Подумал: «Моим друзьям в Белгороде каждая голодная ночь в большую м'yку оборачивается. Каково теперь там брату Антипу с детишками, кузнецу Михаиле, иным друзьям?»

– Добро, – согласился немногословный Горислав, и суровое его лицо на время подобрело – знать скоро конец придет печенежскому нашествию, коль князь Владимир в Киев возвратился! Побегут теперь печенеги с земли Русской! – Горислав осмотрелся, зычно покликал молодого ратника, взял у него отменного, бурнастой[61] масти жеребца, потом, удерживая коня за повод, внимательно наблюдал за Могутой, когда тот вынул из челна кольчугу и бармицу Порвуши и с трудом одел бронь на себя.

– Сгодится, – немногословно одобрил Горислав. – По слухам от дозорных застав, торки от реки Роси кочуют не так далеко, а по нынешнему тревожному времени тем паче жмутся к Родне, опасаясь печенежского набега. Слух был, что Тимарь присылал своих гонцов к торкам, звал с собой в набег на Киев, да те отговорились разными причинами, чем сильно обидели печенежского кагана… Удачи тебе, княжий посланец! Мои ратники проводят тебя поприщ десять, далее им уходить опасно – не сильна пока Родня воинской силой, каждое копье на счету у воеводы нашего.

Могута печальным взглядом проводил четверых молодых ратников, которые, прикрыв почерневшее лицо Первуши белым ручником, по сухому истоптанному песку понесли покойника от Днепра вверх к бревенчатым стенам города.

– Ждите днями воев из Киева. Сказывал Первуша, приведет их княжий сотник Сбыслав.

– Знаю его, – только и ответил Горислав, взял Могуту за локоть и повел вверх по извилистой тропе. Когда поднялись к городским стенам, Горислав приказал пятерым воям проводить Могуту ради бережения до Большого могильного кургана гуннов, а далее не ходить.

– Береги себя в поле, – напутствовал Горислав Могуту. – Коль на тебе княжье повеление, так донеси его до места, думая о тех, кто теперь в твоей руке, а потому и не рискуй излишне!

– И мне моя голова пока не лишняя, – отшутился Могута и легко вскочил в седло. Бурнастый всхрапнул, почувствовав на себе нового хозяина, но Могута ласково похлопал его по теплой шее, успокоил.

– Да хранит вас бог неба Христос, коль ему все видно с этого неба, – и Горислав в спину перекрестил отъезжающих всадников.

Курган гуннов оказался почти на краю леса, который широко раскинулся по берегам Днепра и его притока – Роси. Далее простиралась бескрайняя, серебристо-серая ковыльная степь с редкими по речушкам и оврагам зелеными островками невысоких деревьев и кустов. Отпустив родненских воев, Могута въехал на курган осмотреться. Далеко справа стоял настороженный предвечерний лес с возможной погоней из засады, впереди – степь, где в любом суходоле или за зеленым островком его так же могла поджидать роковая черная стрела.

– Пошел, поше-ел! – прикрикнул Могута, ткнул бурнастого пятками в бока, пригнулся к его пышной гриве, и конь резво сорвался в стремительный бег.

«Застоялся конь в Родне без ратного дела! – с радостью отметил Могута, подставляя лицо ветру, который от конской головы наискось бил ему навстречу. – Держись, друже-конь, не споткнись, а мне надобно остерегаться этих встречных зарослей, подальше от них, подальше», – сам себе советовал Могута, зорко поглядывая в подозрительные места, где мог затаиться враг.

Метелки серебристого ковыля бились о колени всадника, конь вскидывал голову и мчался, не сбавляя бега, словно и его сердце ликовало от ощущения воли, от свежего встречного ветра, от этого беспредельного, волнами ходящего ковыля, который приятно хлестал о могучую грудь рыже-бурого скакуна…

Печенеги вынеслись из золотисто-зеленой под закатным солнцем рощи в двух поприщах правее Могуты, и он еще раз похвалил себя за то, что гнал коня не прямо, а обходил подобные места на расстоянии не менее двух-трех перестрелов.

– Ах вы, тати степные! – выругался Могута, мельком оглянувшись на преследователей. Постепенно разгоняя коней, они кучно мчались за ним, видимые над ковылем только конскими головами и спинами наездников, которые, как и Могута, приникли к гривам своих лошадей.

«Долго ли они будут гнать меня, словно затравленного волка? – сам себя спросил Могута, зорко поглядывая вперед. – Ежели вскоре не покажутся вежи торков, могут настичь, у них кони свежее моего, мы с ним уже не менее пяти поприщ проскакали!»