Щорс

Встречу семеновцам новозыбковские уездные власти устроили пышную. Гармошки, митинг тут же на привокзальной площади, обед. Напуганные таким соседством — анархистами и немцами, — исполкомовцы открыли перед комиссарами, братьями Лугинцами, все свои тайники. Оружия и боеприпасов — кот наплакал; пригодились комплекты обмундирования, белья, шинелей и особенно обувки. Не отказались и от продовольствия, фуража — прицепили пару вагонов с мукой, овсом, крупами и растительным маслом.

За обеденным столом в здании городского исполкома среди командиров сидел главный анархист. (Хозяева подстроили с тайной надеждой.) Белокурое, чисто выбритое лицо, дерзкие зеленые глаза его нравились семеновцам. Анархист лихо пил из граненого стакана, с аппетитом ел и, не пьянея, согласно встряхивал роскошным светлым чубом. Предложение красногвардейцев-большевиков — всыпать немцам на ближнем полустанке, возле местечка Злынка — ему нравится, он поддерживает его. Жахнет из обеих мортир, полосанет из «максимов»; сам лично поведет своих парней в штыковую. Обещая, анархист исподволь выпытывал о пути за станцией Семеновка; страшно удивлялся, что, минуя Кролевец, можно попасть на Глухов.

— Из Глухова и Харьков рукой подать! — выказывал свою осведомленность по простоте душевной захмелевший Петро Лугинец.

Среди ночи эшелон анархистов без прощальных гудков тронулся в сторону Семеновки. В этот же самый час Семеновский отряд выходил на Злынку.

— Сволочи! Вот так с ними дела иметь… Жеребцы сытые! — костерил анархию Петро Лугинец. — А я еще чокался с тем кудрявым. Думал, взаправду локоть с локтем двинем…

Эшелон остановился на разъезде. Николай отдал команду выгружаться, выводить лошадей, скатить пушку. Даже для ближних было неожиданностью. Братья Лугинцы, а вслед и Квятек дружно запротестовали; отряд всю зиму воюет, но вагонов не покидал.

— Теперь покинет, — подтвердил свое решение Николай. — Драться с немцами, не выходя из теплушек… Абсурд. Вы научены уже горьким опытом. Удирать — да, удобно. Но воевать… Немцы забили своими эшелонами все дороги. Впереди идут бронепоезда. Остановить их нам нечем. Одно, думаю, средство… Выманить солдат из вагонов в села, в лес. Выйти из-под удара их артиллерии. Врагу надо навязать партизанскую войну, какая выгоднее нам.

— А состав? — спросил Зубов, понявший замысел командира.

— А куда он денется? Это наша подвижная база. Отведем в Новозыбково. Понадобится — подкатим.

Тесно обступив ящик, за которым у десятиверстки сидел начальник штаба, обсудили действия отряда. По сообщению телеграфистов, из ближних станций Добруша и Речицы малочисленные группы немцев на подводах движутся лесом к посаду Злынка; бронепоезда их из Гомеля не видать. План напрашивался сам собой: занять в лесу оборону, желательно у болота или у речки, конную разведку выслать в посад. Выманить немцев, а удастся — изрубить, захватить оружие.

— Ты, Квятек, хлопцев разбитных, из местных, пошли на поиски черниговцев, — не тоном приказа сказал Николай.

— Чего их шукать, — поляк отводил взгляд: неловко за свою недавнюю горячность. — Катаются за лесом на своих «кукушках».

Оборону заняли у лесной речки, вздувшейся от снеговой воды, по обе стороны проезжей дороги, связывающей Злынку с хутором Скачки. Конная разведка ушла с рассветом; повел ее Божора, драгун. Рвался Зубов с конниками, Николай не пустил — поручил ему левую группу от дороги. Пока вставало солнце, они втроем, с Квятеком и Зубовым, обошли линию обороны, если можно так сказать. Бойцы не окапывались (нечем копать); каждый выбрал себе место посуше да повыше, намостил сушняку, сосновых веток.

— Во вороны! — посмеивался Зубов.

Николай не разделял его веселья.

— Людей учить надо вкапываться. Добрая половина понятия не имеет о том.

— Свистнет над ухом пуля, враз смекнут…

В придорожном кустарнике возился с орудием пушкарь Никитенко. До вчерашнего он был в отряде единственным артиллеристом; в последней партии добровольцев обнаружились еще двое: крепыши, плечистые парни, как и сам командир несуществующей батареи.

— Неудобная позиция, — оправдывался Никитенко. — Мостка не видать, а то бы при нужде прямой… На взгорок тот вкатить бы.

— А дело за чем? — нахмурился Николай.

— Лошадей не впряжешь… Деревья. Нас-то трое.

— Поможем.

Облепили пушчонку муравьями. Взгорок в самом деле оказался удачным во всех отношениях: с седловиной на маковке, опушен орешником, а главное — господствует над покатой плешиной у речки; от мостка проглядывается далеко песчаная дорога, до опушки сосняка, за которым скрывается где-то Злынка.