щуп

- В том-то вся и штука, что никто не знает. Но как-то нужно не прозевать момент! Потому как шанс порой выпадает один-единственный! - полковник с яростным азартом взглянул на собеседника. - Зрить в оба, подгадать тот годик, когда сознание не устало еще от бесчисленных тупиков, а душа не съежилась от кручин.

- Не слишком ясно.

- А ясно и не должно быть. Все наше будущее в сущности пасмурно и спрятано за облаками. Но это и славно! Жизнь - не трагедия, а всего лишь цепочка препятствий. Одолевай, если сможешь. А смочь ты обязан. Таков жизненный кодекс! За муки да награда, за леность да затрещина!

- А как же цель? А главный жизненный смысл?

- А они, Валентин, повсюду. Их нет в явном виде, но в неявном они и впрямь вездесущи. Только выбравшись из плоскости лабиринта, - полковник постучал согнутым пальцем по лбу, - можно понять, что это все значит. Или принять, что более верно. Земноводные способны жить в двух мирах, наделенные разумом - в десяти. Чего ж мы коптим одно-единственное небушко?

- Не нырнув, не достанешь дна!

- Согласен. Но суть ведь не в том, чтобы достать. Ныряй - и уже что-то получится. Пусть болтают, что в одну реку дважды не входят, однако попробовать всегда стоит. Даже для того, чтобы лишний раз подтвердить правило.

Полковник замолчал, и Валентин, шумно вздохнуВ, неожиданно для себя выпалил:

- А может, вы не ныряльщик? Может, кто другой?

Глаза полковника глянули на него пристально и непонятно. На секунду вдохновенный блеск оратора из них исчез, и проступило нечто иное - скорее из категории жесткого излучения.

- Ты это о чем?

- Да так... К слову пришлось. Помнится, вы толковали что-то о величественной роли ассенизаторов.

- Правильно толковал. Дерьмо, милый мой, тоже периодически откачивают. Иначе захлебнемся. Впрочем, уже захлебываемся... - Константин Николаевич кивнул на дельтоплан. - Ладно, давай-ка двигаться! А то весь ветер упустим. Вон до того бугорка...

Валентин двумя руками ухватился за гнутую трапецию, рывком взгромоздил на саднящую шею. Позвоночник отозвался тягучей болью.

- Не суди - и не судим будешь, - прокряхтел он. То ли ему хотелось позлить красноречивого собеседника, то ли сорвалось с языка первое пришедшее на ум.

- Пусть судят, возражать не буду! Потому как - по делам их да воздастся. Вот и пусть воздают, - Константин Николавевич наотмашь хлестнул прутиком по верхушке репейника - словно рубил бунтарскую головушку. Голос его оставался ровным.

- Судил людей и судить буду, за что и ответ не постесняюсь держать перед кем угодно.

- Либо это смелость, либо...

- Глупость, - закончил полковник. - Сам знаю, потому и пытаюсь не забывать. Но что делать, если какая-то мразь, Салава, режет и поедает японских студенток, а, спустя какое-то время его отпускают на свободу и мало того бешеными тиражами начинают издавать. Воспоминания молодого людоеда... Бесподобно, да? А вдова Ленона дает согласие на публикацию мемуаров убийцы супруга. Разве не дико? А что творится в Италии, в Мексике, в Колумбии? Покажи мне страну, где законники сумели бы навести цивилизованный порядок! Суд, Валентин, штука скользкая, согласен. Но на черта нам тогда дарована совесть?

- Вы считаете, чтобы карать и наказывать?

Полковник ответил не сразу.

- Не знаю. Знаю только, что нельзя сидеть сложа руки. Просто нельзя. Хотя понимаю, что любое наказание, проистекай оно хоть от государства, хоть от частного лица, так и так не способно преобразить мира. Еще Достоевский подметил, что общество, таким образом, совсем не охранено, ибо хоть и отсекается вредный член механически и ссылается далеко с глаз долой, но на его место тотчас же появляется другой преступник, а может и два другие.

Полковник искоса глянул на спутника, словно ожидая похвалы или удивления столь редкой цитате, не дождавшись реакции, хмуро продолжил:

- Старец Зосима. Братья Карамазовы.

- Это я понял.

- Значит, молодец! Достоевский он, Валь, не верил ни в битье батогами, ни в каторжные работы. И правильно делал. Агрессия - не педагогика. Казнишь сотню, - объявляется тысяча. Чистят органы от коррупционеров, - в результате получают массу безработных спецов, которые немедленно переходят под крыло преступного мира, творя еще более изощренное зло. Вот тебе и мифическая щека Толстого! Во всей свой кудлатой красе... Все, тормози, приехали.

Валентин с удовольствием подчинился. Утирая с лица пот, пробормотал:

- Все-таки не пойму. Щека, конечно, щекой, но вы-то свою, кажется, подставлять не собираетесь?

- Это уж уволь!

- Тогда при чем тут Достоевский с Толстым?

Константин Николаевич внимательно взглянул на дельтоплан, дергая за троса и проверяя крепеж, обошел белокрылую махину кругом. Он размышлял. Щелкнув последним "крокодилом" и подтянув мачту, рассеянно оглянулся.