Щупальца веры

Наконец ее друг заговорил вместо нее:

— Ты дала нам все, что у нас есть, Ошун, Все, что мы можем дать тебе в ответ, мы дадим с удовольствием.— Он снова слегка подтолкнул Шэрон локтем. Она по-прежнему не двигалась.— Давай, куколка,— с беспокойством прошептал он,— сделай это!

Шэрон Лейн повернулась к своему другу.

— Что сделать? — спросила она.— Снять блузку? Джонни, у меня ничего под ней нет. Я ношу ее на голое тело.

Ее друг посмотрел на Оскара, который стоял позади омо-ориши.

— Послушай, не может же она...

— Ты раньше бывал с нами, Джон,— ответил Оскар,— ты знаешь обычай.

— Дорогая,— тихо сказал Шэрон Лейн ее друг,— ты должна это сделать. Желтый — это любимый цвет Ошун. И это часть...

— Чушь! — взорвалась манекенщица.— Я этого не сделаю!

Омо-ориша холодно рассмеялся.

— Моя птичка не может сорвать свои перышки? Она отказала мне...

— Нет-нет! — быстро сказал ее друг, затем схватил ее за блузку и начал расстегивать пуговицы.

— Пошел ты знаешь куда, Джонни! — сказала манекенщица и оттолкнула его руку.

Но ее друг еще грубее схватил ее.

— Черт возьми, Шэр, ну подумаешь, проблема! О Боже, ты же позировала на прошлой неделе с обнаженной грудью для Авендон. Это просто...

— Меня тошнит от этого! — вырываясь, вскрикнула она.— От всей этой ерунды! Боже мой, Джонни, ты не говорил, что здесь будет такое. Ты сказал, что это поможет тебе.— Она повернулась к омо-орише.— Нет, идиоты! Будь я проклята, если понимаю, почему я должна раздеться, чтобы этот дурак мог порезвиться!

Ее друг, который вначале пытался ее удержать, теперь отпустил ее и отошел в сторонку, держа свои ладони так, словно отражал какой-то смертоносный луч, который она излучала.

Шэрон Лейн в замешательстве уставилась на него, затем посмотрела вокруг и увидела омо-оришу. Человек-бог стоял неподвижно, как статуя, и одной рукой указывал на нее. Его лицо являло собой ужасную маску ярости.

— Ладно,— хрипло сказала она слабеющим голосом.— Извините меня. Я не должна была говорить...

— Ты отказала мне в том, что принадлежит мне,— словно напевая вполголоса, мрачно сказал омо-ориша.— По закону Обаталы я даю тебе два irole!

Бог больше ничего не сказал, но по-прежнему указывал пальцем на манекенщицу. Она медленно отступила, качая головой, не зная, что за неприятность ее постигла, хотя все же сознавала, что это было что-то ужасное.

— Пожалуйста,— бормотала она трясущимися губами,— пожалуйста... пожалуйста...

Никто в комнате не пошевелился и не произнес ни слова. Шэрон Лейн взглянула на своего друга умоляюще и протянула к нему руки.

— Джонни?!

Ее друг отвернулся от нее.

Ее страх и замешательство достигли крайней степени. Не находя ни утешения, ни понимания, она выразила все свое разочарование последней вспышкой гнева и продемонстрировала полное неповиновение. Сжав кулаки, изогнув свое тонкое тело, она пронзительно крикнула:

— Вы все идиоты! Сумасшедшие идиоты! — Затем в смятении повернулась и стрелой выбежала из комнаты, направившись вдоль длинной галереи к лифту. Там она стучала по двери, пока лифт не открылся. Она вошла в лифт, и дверь закрылась за ней.

Наступило долгое молчание, пока омо-ориша не заговорил:

— Я сейчас уйду. Я никого из вас не виню за это оскорбление, я просто хочу удалиться.

Оскар кивнул головой и мгновенно подал знак одному из гостей, который принес стул и поставил его в центр комнаты. Толпа снова образовала круг и дантист сел на стул.

Вынув из кармана большой белый льняной носовой платок, Оскар положил его на голову одержимого, затем наклонился и дунул сквозь ткань платка в ухо дантисту, в то время как барабаны выбивали дробь. Кэл увидел, как платок всколыхнулся три раза от дыхания Оскара.

Барабаны смолкли.

Через мгновение дантист поднял руку и сбросил платок со своей головы. Он окинул взглядом круг, в котором стояли пристально смотрящие люди, застенчиво улыбнулся и встал со стула. Затем, заметив, что его брюки закатаны до колен, нагнулся и аккуратно расправил обе штанины.

Одержимость прошла.

Бог возвратился домой.

Незамедлительно его окружили люди, требующие обратно брошки, ожерелья и другие личные вещи, которые он собрал за время гипноза.

— Что это означало? — спросил Кэл Тори.— «Законы Обатала»... Две ироле?

— Обатала — это отец богов, создатель всех вселенских законов. «Ироле» означает день. Ошун дала бедной женщине два дня.

— Два дня чего? Одиночества?

— Это не шутка,— строго сказала она,— бог дал ей два дня, а затем с ней что-то произойдет. Что-то ужасное...— Лицо Тори выражало глубокую жалость к Шэрон Лейн. Когда она поняла, что Кэл пристально смотрит на нее, она отвернулась и присоединилась к группе гостей, которые прощались с Оскаром. Вечеринка заканчивалась.

Минуту Кэл наблюдал за людьми, когда они приближались к Оскару. Перед тем как пожать ему руку, они давали ему бумажку или конверт. Чеки, подумал Кэл, а в конвертах, наверное, наличные. В конце концов Оскар так собирал деньги для своего Аше. Поднимал ли он «плату» с помощью демонстрации могущества религии, внушая страх людям? Это просто искусство организации публичных зрелищ, подумал Кэл, и не могло быть ничем большим.