Петя уже жалел, что связался с Димой. Его же в Оренбургских степях ждут не дождутся родители. Не они ли наказали ему с добром окончить институт да воротиться домой в качестве лесничего? Старый друг семьи, казах Амир, давно его зовет кунаком. Говорит, большим начальником будешь… А здесь, выходит, то большое дело поставлено под катастрофу… Все же слабый у него характер. Недолго думая согласился с Димой. Конечно, романтика далеких путешествий — это хорошо. Но разве хуже облагораживать Оренбургские степи? Высадить здесь побольше лесов? Представляет же он, как там потребны те леса… Нет, не похвалил бы его кунак Амир. Покачал бы головой, сказав: «Плохо делаешь, юлдаш. Совсем плохо…» Но Пете не хочется перед ребятами выглядеть трусом. И он решил стоять до конца.
Меж тем Петровский дело повернул в другое русло:
— Значит, говорите, решили оставить институт и пойти в другое место… А куда, если не секрет? — Голос его мягкий, добрый, и посторонний бы ни в жизни не догадался, что в душе его кипят чудовищные волны.
— Хотим быть морскими офицерами, — уверенно отбарабанил Дима.
— Так, так, морскими офицерами, говорите, хотите быть? — переспросил Петровский, постепенно повышая голос. — А вы подумали о том, что вас приняли сюда как наиболее надежных людей? Что, принимая вас, мы держали определенные надежды? А ведь мы думали, что через несколько лет из вас сделаем настоящих лесоводов, способных решать самые разные задачи… Может, все это вы хотите перевалить на плечи других?.. К тому же, со временем у вас может опять появится желание сменить профессию, на сей раз, скажем, на космонавта. Что тогда, прощай морская служба? Где гарантия того, что вы именно так и не поступите? Где? Я спрашиваю вас… И еще, — прибавил Петровский уже упавшим голосом, — вы подумали о том, что, ошибочно поступив сюда, вы оттеснили других ребят? А ведь они хотели поступать сюда, очень даже хотели! Слезами просили, чтоб их зачислили в институт. Кто вернет им эти слезы? Может, это сделаете вы? Сделаете, товарищ Игнатьев? Или вы, товарищ Колесник?
Петровский платком вытер вспотевший лоб, аккуратно поправил очки и недобро уставился на ребят. Установилась неловкая пауза.
— И все же мы хотим забрать документы! — отчеканил Дима, словно на параде. — Разрешите это сделать не позже этой недели…
— Простите, вы откуда родом, Игнатьев?
— Из Тавды.
— Из самой Тавды?
— Да.
— Знаю, не раз бывал там… Еще студентом изучал ваши края. Работал тогда таксатором… Между прочим, не раз приходилось видеть, какие там добротные и могучие леса. Конечно, с той поры немало утекло воды: большинство участков повырубали… Но это между прочим. Меня сейчас интересует совсем другое. Неужели вы, человек, выросший в лесном краю, всерьез не можете без моря? Хоть раз–то вы его видели? Если даже видели, встречались с ним, все равно не поверю, что любовь к морю у вас возникла с ходу, с первого раза… Это не логично, дорогой Игнатьев, очень даже не логично… В жизни так не бывает, за исключением редких случаев…
— Но сейчас как раз и есть такой случай…
— Вы думаете?
— Совершенно уверен!
— Может, у этих двоих тоже такой случай? Давайте обсудим…
Жаркий разговор оборвал телефонный звонок. Петровский привычно поднял трубку, левой рукой снова поправил очки, указательным пальцем показав ребятам: мол, думайте, думайте скорее, а то видите, у меня мало времени. Как только декан увлекся телефоном, Дима обернулся к единомышленникам и поощрительно подмигнул им. Мол, держитесь, дело будет… Но вожак не узрел в них желаемого энтузиазма «Черт бы побрал малодушных ребят! Онемели, как рыбы…» И это в то время, когда срочно нужно доказать декану, что и у них любовь к морской профессии проснулась вдали от моря, так сказать, «во глубине уральских просторов и оренбургских степей». А они повесили носы… И Дима шепнул им: «Помните, только твердость духа и воля к победе нас спасут…»
Петровский беседу имел с начальством: об том ребята сразу догадались, ибо декан принял любезнейший, чуть ли не заискивающий тон. Он немало трендел по телефону, аккуратно положил трубку, затем снова занялся парнями.
— Ну, придумали что–нибудь?
— У них точно такой же случай, как и у меня, — начал было наступать Дима, да его перебил Петровский.
— Ясно, ясно с вами… Вообще, сей вопрос мы обсудим попозже. Пока вы свободны. У меня, извините, дела…
Студентам ничего не оставалось, как убраться домой. По пути в общежитие Дима все критиковал ребят за молчаливость. Колесник не стерпел, обернулся к товарищу и в сердцах гаркнул:
— Ну и дурной ты, «морской офицер…»
* * *