Шеф

– Как старик корову продавал, – закончил Матвей, поскольку в наушниках раздались гудки, – Наташа мне говорит, что у нас со связью творится что-то неладное. Не иначе – Путин зубами перегрызает кабели, а Джордж Буш своими дрожащими от ненависти к России и перепачканными в крови ручонками кое-как их соединяет, отталкивая его… Ну, что там стряслось? Слетели все линии? Не беда. Бери звоночки, бери! Звоните, друзья, активней звоните! Что вы попрятались? Неужели всем вам слабо отправить Олега или Василия Питерского в нокаут блестящим натиском интеллекта и скептицизма? Ну, кто из вас обладает ими? Наш телефон…

Продиктовав номер, Матвей прибавил:

– Ввиду сложившейся обстановки выводим слушателей в эфир мгновенно, без предварительного отбора. Что, есть звонок? Отлично, давай! Представьтесь.

– Алло, – протянул вальяжный пацанский голос.

– Как вас зовут? – спросил Матвей.

–Дима.

– Страна застыла в трепетном ожидании ваших перлов.

– Что ты сказал?

– Рожай, говорю, быстрее! Ты чего, тормоз?

Да не. Я типа, из Долгопрудного, от братвы.

– Ага, – произнес Матвей Ахинеев, жестом задав какой-то вопрос Наташе.

– Я не въезжаю – ты там против меня что-то имеешь, что ли? – проворковали наушники. – Я могу и приехать. Адресок дай!

– Наташа, рыбка моя, спиши номерочек с определителя.

– Ладно, будет понты садить! Не грузи Натаху. Я вообще по делу звоню. Слышишь, ты, Вася Питорский! Ты завязывай писать песни про балашихинских, а не  то мы приедем, напишем тебе чего-нибудь на башке, чтоб ты поумнел! Про нас пиши песни, понял? Про нас! А щас мы хотим послушать «Охоту на волков». Давай, пой.

– Но это не моя песня, – густо покраснел Вася, – и я ее никогда не пел.

– Не пел? Да ты гонишь!

– Я не гоню.

– Значит, тот чувак, который ее поет, конкретно под тебя косит!

– Да нет, он умер лет за четырнадцать до того, как я начал петь, – возразил Василий, – но мы с ним родные души. Я, можно сказать, в нем, он – во мне. Поэтому песни наши похожи. Их часто путают. Есть такая беда.

– Матвей, если вы сейчас же не остановите это скотство – вас не поймут, – вступил в разговор Олег. Теперь его руки сильно дрожали.

– А этот какого хера суется? – сердито крикнули из наушников. – Я не понял – ему проблемы что ли нужны?

– Как воздух, – сказал Олег.

– Позиция Дмитрия абсолютно ясна, – произнес Матвей, обрывая связь, – скажите, господин Питерский, вас – не только как творческую натуру, но и как представителя музыкального направления, именуемого «Шансон», действительно не смутило то, что вы от него услышали?

– Ну, конечно – раз сильный голос и сильный текст, значит – под Высоцкого косит, – проворчал Вася, беря аккорд, – Я оставлю это без комментариев, с вашего позволения.

– Да, струну мы восстановили, – поспешил сообщить Матвей, – Наташенька, что со связью? Не паникуй. А, звоночек есть? Отлично, выводим. «Лихо Москвы». Здравствуйте. Представьтесь. Слушаем вас.

– Не буду я представляться, – задребезжал в мембранах немолодой женский голос, – я не хочу, чтоб меня нашли и убили за мой вопрос…

– Все равно найдем и убьем, – посулил Матвей, освободив линию, – вы по пять раз за ночь звоните с одним и тем же вопросом: сколько американцы нам платят за пропаганду разврата. Олег, вам есть что ответить?

– Я за идею работаю, – отозвался Олег, – а впрочем, не занимайтесь развратом, мадмуазель. С вашей стороны это будет нехорошо.

– А вам, мистер Питерский, сколько платят за вашу гнусную подрывную деятельность?

– Так мало, что мне пришлось продать Жигули и купить тойоту, чтоб на ремонт не тратиться, – сострил Вася и рассмеялся.

– Ну, отрабатывайте, Иуда, ваши тридцать серебряников.

Василий, ясное дело, дважды просить себя не заставил и, проиграв коротенькое вступление, прохрипел длиннющую песню о том, как он, возвращаясь ночью от женщины, вступил в бой с каким-то хулиганьем и попал в милицию, где его сперва не узнали, потом узнали и отвезли домой, за что удостоились чести выпить с ним по стакану и обещания написать про них песню, которая вот как раз сейчас и звучит. За хрипом следовал проигрыш и жесткий удар по струнам в стиле Высоцкого.

– Браво, браво! – вскричал Матвей Ахинеев, во время песни бурно шептавшийся с Соловьем, – это и была «Мурка 2»?

– Нет, «Мурку 2» я спою в конце передачи, чтоб слушатели могли подпевать, не будя соседей.

– Но передача идет до трех тридцати, так что все равно – кирдык всем соседям, страдающим недостатком вкуса, а также жалкой способностью различать тональности и октавы… Наташа мне говорит, что у нас на связи очередной дозвонившийся. Это девушка с ангельским голоском. Доброй ночи, ангел. Как вас зовут?

– Олег, это я!

– Кто – я, кто – я?

– Кэсси!

– Кэсси?

– Ты что, забыл меня?

– Нет. Ты где?

– Здесь!

– Я тебя не вижу!

– Ты вообще ничего не видишь. Слушай, мне тяжело сейчас говорить – я тут должна совершать подвиги Геракла, чтоб эта чертова связь не оборвалась, да еще смотреть на часы! Олег, ради бога, вынь пистолет из куртки бандита и убей всех, кто сидит с тобой за столом. Они не пошевельнутся, не бойся – я держу стрелки… Только скорее, Олег, скорее!