Шеф

– Бефстроганов сейчас приготовят, – пояснил он, расставляя на столе кушанья и напитки.

– Отлично, – сказала Инга, – свободен.

Официант поставил на стол бокалы и убежал.

– Наливай, Олег, – продолжила Инга, – нет, погоди! Я лучше сама, иначе весь ром окажется на столе.

Олег продолжал оглядывать зал.

– Тост скажешь? – спросила Инга, сунув ему бокал, наполненный ромом.

– Да. За тебя.

– Спасибо. Отличный тост. Но очень уж длинный. Такой же длинный, как твой дружок.

– Какой мой дружок?

– Тот, с которым ты меня познакомил сегодня утром. Руку-то подними!

Олег поднял руку. Бокалы звякнули.

– Не забудь, сегодня – последний день, – напомнила Инга, осушив свой. Олег не заметил, как проглотил изрядную порцию флибустьерского пойла. Ставя бокал, спросил:

– Ты это о чем?

– Я о твоей морде, которая пострадает, если ты не загладишь то, что сделал с моей.

– Я загладил это сегодня утром.

– Знаешь, ты чересчур высокого мнения о своем дружке. Точнее, чересчур длинного.

Поев ягод, икры, халвы и салата, Инга опять взялась за бутылку. Олег, закуривая, спросил:

– О чем ты с Хуаном-то говорила?

– Я никаких Хуанов не знаю. Можешь именно так Сережке и передать.

– Он тебя кинет, – предостерег Олег, – и тебе придется ответ держать за его дела.

– Ты лучше о себе думай. Осенью дни короткие. Давай выпьем.

Сказано – сделано.

– Наливай еще, – предложил Олег, закусив кусочком халвы, в то время как Инга опустошила вазу с икрой и запила соком.

– Ты теперь наливай. У тебя, я вижу, руки уже не дрожат.

Это была правда. Олег налил. Подняв свой бокал, сказал:

– У меня есть тост.

– Медведь в лесу сдох. Ой, несут мой бефстроганофф!

– Приятного аппетита, – промолвил официант, поставив на стол тарелку, и удалился. Инга взяла бокал.

– Ну, говори тост.

– Я хочу сказать, что… – начал Олег. И тут бокал выскользнул у него из пальцев.

– Ну, идиот! – восхитилась Инга и, покачав головой, прибавила, – Знаешь, если бы ты бокал с португальским ромом  уронил в реку, я бы за ним нырнула. Больше санитарных осмотров я люблю только ром.

Бокал уцелел. По скатерти расползлось пятно.

– Господи, он сам здесь! – на резком выдохе прошептал Олег, едва шевеля губами.

– Да кто здесь? Кто?

– Шеф здесь! Шеф!

– Шеф? Чей?

– Твой.

– И где он сидит?

– За столиком у окна.

– Красивый мужик, – заметила Инга, щуря глаза на шефа.

– Да, ничего, – произнес Олег, и, неспеша встав, направился к столику у окна. Шеф сидел один, любуясь Тверской. Курил. Перед ним стояли бутылка «Шато-лафит», голубой бокал, наполненный до краев, и пепельница с окурком.

– Я объявляю тебе войну, – промолвил Олег, приблизившись.

Шеф скучающе поглядел на него и бросил:

– Ну и дебил.

– Это – все?

– Да, все.

– Тогда – сам дебил!

Тоскливый взгляд шефа опять скользнул по Олегу.

– Тебе, Олег, никакой войны со мною не выиграть.

– Почему?

– Потому что кроме тебя никто этого не хочет. Кэсси сама не знает, чего ей надо. Она – пугливая истеричка. Поорет и затихнет. А остальные знают, чего им надо. Они хотят, чтоб был тот, кого всегда и везде можно обвинить во всех неудачах. Если я упаду – кого проклинать? Друг друга? Тогда начнется смертоубийство. Самих себя? Начнется самокопание, и наружу вылезут черви размером с тираннозавров. Кроме того, все знают о том, что Кэсси сдала меня с потрохами. Стало быть – если я упаду, меня сочтут жертвой подлости и коварства со стороны того, кого все считают образцом благородства и милосердия. Кто ж из нас победит, а кто проиграет? Нет, нет, мой друг, не найдешь ты себе союзников для такой войны. А один не справишься.

– Ну, конечно! Не все так просто, как тебе кажется, – возразил Олег, усевшись напротив своего собеседника.

– А какие ты видишь сложности?

– Кэсси знает, чего ей хочется. И она с этого пути не свернет.

– Откуда ты знаешь?

– Мне ли ее не знать! У нас с ней – один диагноз.

– У нее нет никаких болезней, кроме астигматизма.

– Господин черт! Я жрал по утрам овсянку не один месяц и досконально знаю, на основании каких факторов ставят маниакально-депрессивный психоз.

Шеф задумчиво пригубил вино. Потом погасил окурок. Официант сменил пепельницу.

– И что?

– Если ты сумеешь убрать ее – ничего. Если нет – она уберет тебя.

– А ты мне ее поможешь убрать?

– А зачем мне это?

– А зачем хочешь.

Олег внимательно поглядел на шефа. Тот сделал еще глоток из бокала и продолжал:

– Она меня не обманывала. Она действительно была беззащитной, скромной, забитой. Когда глядишь на такую девушку, возникает чувство, что если ее избавить от этих качеств – гадкий утенок станет прекрасным лебедем. Я об эту иллюзию обжигался тысячу раз. Скромность уступает место развязности, беззащитность – припадочной агрессивности, а забитость – потребности унижать. И ничему больше. У Кэсси вдобавок ко всему этому обострился ее природный максимализм. Так ты полагаешь, это шизофрения?

– Маниакально-депрессивный психоз.