Шехерезада

— Герой может быть кем угодно. Хотя у него тоже есть недостатки, как и у любого мужчины. В буйной юности связался с компанией деревенских грабителей, став — пускай ненадолго, на пробу, — разбойником. Поэтому и осужден на изгнание, Хамид. Поэтому ищет уединения. Уже почти двадцать лет ждет, когда я его позову, и кто знает, как облегчает он свои страдания? Однако страдание и терпение лишь усиливают благородство. Он жив, Хамид, и жаждет вновь выйти на свет. Хочет меня спасти. Можно простить мне желание спасти его?

Хамид покосился на нее, моргая.

— Сказку будешь рассказывать? — буркнул он.

— Только ради нашего взаимного развлечения. Ничем не хочу обидеть тебя. Если рассержу, прости. Но ради него, Хамид, ради самого Халиса, позволь ему жить в том мире, который даже в эту минуту живет в моей душе, ожидая его.

Хамид задумался. В нем боролись противоречивые настроения: с одной стороны, он, как ему казалось, понимал, к чему клонила мучительница; с другой — успокоенный травкой, он считал, что полностью обезопасил себя от любой атаки; и, наконец, просто онемел при мысли, что легендарная Шехерезада, прекраснейшая на белом свете, женщина, впервые за двадцать лет готова рассказывать сказку, специально для него придуманную. По любым разумным соображениям следовало отказаться от предложения, а по другим — надо послушать хотя бы начало, и тогда легче будет ею командовать, она увлечется, хоть ненадолго воздержится от дьявольски неприятных вопросов, у нее не останется времени на разработку предательских планов… если он ей не позволит влезть к себе в душу, сломить себя, как тростник, в отличие от придурка Фалама и слизняка Шахрияра. Тут не может быть никакого сравнения. Ничто не ослабит его решимости убить ее в случае необходимости, даже не моргнув глазом. Хамид был уверен, что ему хватит сил, чтоб противиться ее чарам и не испытывать ни малейших угрызений совести.

— Ну, рассказывай свою байку, отрывисто бросил он, вытаскивая из кожаного мешочка очередной комочек гашиша — да поскорее.

— Ох, — как бы удивленно вздохнула она, — Хамид, я сейчас не могу. Сон измучил меня. Мне надо отдохнуть, собрать вместе отрывки… Будет готово к завтрашней ночи.

— Здесь ночь длится днем, — раздраженно напомнил Хамид.

— Тогда завтра, Хамид, если ты меня оставишь в живых. Уверяю тебя, все, что ты до сих пор слышал, не идет ни в какое сравнение с тем, что услышишь. Тебе откроется история, которая гораздо чудеснее, занимательнее, забавнее, очаровательнее любой моей старой сказки. Сам увидишь, Хамид. И не пожалеешь. Я всей душой жажду ее тебе поведать. Если удастся, завтра я это сделаю. Всему свое время. Мне кажется, что ты прекрасный человек, Хамид. У меня вдруг возникло предчувствие, что все будет хорошо, — сказала Шехерезада и замкнулась в молчании.

Собственные лекари Шахрияра, посовещавшись с врачами халифа, порекомендовали ему покой, сон, логичные рассуждения: ничего уже не поделаешь — судьба царицы не в его руках. Впрочем, царь Шахрияр не полагался на столь ненадежные рекомендации, не найдя в них исцеления, неспособный заснуть, успокоиться: пока курьеры спешат к месту встречи, торопятся, ничто их не задерживает.

Он вызвал во дворец своего самого ловкого гонца Сулеймана, одинаково славившегося в Астрифане и услужливостью, и искусством наездника.

— К услугам государя, — поклонился гонец, приложившись губами к ковру под собственными ногами.

Царь Шахрияр приказал ему встать.

— Тебе наверняка известен Кедровый дворец в Плодородной долине, — начал он без предисловий.

— Самый красивый во всем Астрифане, — вдохновенно подтвердил гонец, не кривя душой: дворец на горном склоне, устланном цветущими кустами магнолии, отделан слоновой костью, драгоценными металлами, с хрустальными стеклами и серебряными павильонами.

— Да? Он тебе нравится? — переспросил Шахрияр, быстро соображая.

— А как же иначе? — ответил гонец.

— Значит, он твой.

— Государь… — задохнулся гонец.

— Отдаю тебе Кедровый дворец, — махнул рукой царь, как бы передавая свою собственность. — После нашего возвращения в Астрифан он перейдет в твою собственность.

— Но, государь… — пробормотал гонец, с большим трудом подыскивая возражения: индийские солдаты по традиции не владеют землей, нечего даже мечтать о подобном подарке. — Чем же… чем же я, собственно, заслужил эту честь?

Царь Шахрияр повертел тяжелой головой, терзаясь в сонном предчувствии страшной беды, и почти с извинением взглянул в горящие глаза гонца.

— Пока еще ничем, — вздохнул он.

Глава 17

а первых порах семеро курьеров не разговаривали, испытывая серьезные трудности, не привыкшие к ритму езды на верблюдах, двигаясь с переменной скоростью, пытаясь добиться какого-то порядка и регулярности. На подготовку у них было крайне мало времени. Когда прибыли на место отправления, освещенное факелами, подъехавший шейх кратко приветствовал их.