Шекспир

От насмешек это, впрочем, не спасло. Бен Джонсон (в скором времени ставший другом-соперником Шекспира на лондонской сцене) в одной из своих пьес отозвался пародийным девизом «Не без горчицы». Цвет горчицы, вероятно, намекал на обилие золота в шекспировском гербе. И одновременно передавал вкус горечи, который не мог не примешиваться к радости шекспировских приобретений и все более — к его ощущению времени.

Горький привкус современности

В то время как в Стрэтфорде Шекспир приобретает крупную собственность, в Лондоне по его следу идут налоговики, чтобы взыскать пять шиллингов с имущества, оцененного в пять фунтов. Первый раз он числится как должник 15 ноября 1597 года, затем, возрастая, долг переходит из года в год, пока не считается погашенным в 1600-м.

Шекспир едва ли бегает от уплаты налога, просто сборщики не успевают за перемещением драматурга-актера в Лондоне, где у него нет постоянного жилья. Сначала его ищут в приходе Святой Елены в Бишопсгейте, совсем рядом со зданием «Театра», почти напротив прихода Святого Леонарда, где проживают его друзья Хеминг и Кондел. Спустя три года он обнаруживается на правом 6epeiy Темзы — в Клинке.

В Стрэтфорде Шекспир — домовладелец, в Лондоне он — вечный жилец-арендатор, не принадлежащий никакому цеху, никакой компании. И как ему обозначить свое общественное положение, когда он вступает во владение собственностью в родном городе, — актер? Даже если в этом качестве он имеет право на приобретение собственности, вместе с собственностью он не обретает искомого достоинства. Автор книги «Гражданин Шекспир» Дж. М. Арчер предполагает, что Шекспир торопился оформить дворянскую грамоту, чтобы в такого рода документах иметь полное право поставить, говоря о себе, слово «джентльмен». Кажется, это действительно так: заключению сделки о «Новом доме» непосредственно предшествовало обретение герба.

Арчер идет даже дальше, вплоть до афоризма: «Формально в Лондоне Шекспир оставался иностранцем»^{27}. Как любой афоризм, этот — преувеличение, но он наводит на мысль, почему в шекспировских пьесах так много персонажей-иностранцев.

Для коллективного сотрудничества в пьесе «Сэр Томас Мор» в чумные годы Шекспир мог быть приглашен как специалист не только по массовым сценам, но и по межнациональным отношениям. Мор выходит к лондонской толпе, чтобы остановить бунт, спровоцированный ксенофобией. Правда, трудно сказать, что Шекспир пытался остановить межнациональную рознь, когда в первой части «Генриха VI» изобразил французов как врагов во главе с их бешеной Жанной д'Арк…

Во времена цветущей политкорректности Шекспиру не устают пенять на то, что он шел на поводу у толпы лондонских ремесленников и подмастерьев с их традиционной ненавистью к иностранцам. О ее повседневном проявлении на улице не раз вспоминают путешественники по елизаветинской Англии. При малейшей провокации бытовая нелюбовь вспыхивала бунтом, который и вышел усмирить Томас Мор.

У Шекспира иностранец, путающийся в английском языке, — постоянный комический персонаж. В «Бесплодных усилиях любви» это испанец дон Адриано де Армадо. В «Виндзорских насмешницах» их несколько: врач француз Каюс и валлиец-священник сэр Хью Эванс. Кстати, он — «сэр» не в силу своей знатности, а в силу учености, как тот, кто получил степень Dominus от одного из университетов, отчего его дурной английский выглядит еще более неуместной и в то же время — сквозной характеристикой. Последняя в пьесе реплика, обращенная к нему, — слова мистера Форда: «Я никогда больше не буду подозревать свою жену, пока вы, мастер Эванс, не научитесь ухаживать за ней на хорошем английском».

В русском переводе С. Маршака и М. Морозова эта реплика предстает знаменательно измененной: пока «вы, ваше преподобие, не соблазните ее своей благочестивой проповедью». Для советского читателя и зрителя священник — фигура более комичная в своем благочестии, чем в своем дурном владении английским языком, который к тому же не передашь в переводе. Но тут вкрались, думается, и соображения в духе тогдашней «дружбы народов»…

А Шекспир ей не следовал, издеваясь над языковыми ошибками иностранцев и в комедиях, и в хрониках. Если в комедиях на это сегодня еще как-то смотрят сквозь пальцы, то шекспировский юмор по поводу французской принцессы — будущей жены Генриха V и английской королевы, пытающейся овладеть языком своих новых подданных, — кажется вопиющей бестактностью и шагом в сторону ксенофобии.