Шекспир

Так иногда полагают, но судя по тому, как продолжается пассаж у Грина, речь идет не столько о плагиате написанного, сколько о плагиате еще не созданного — замыслов:

О, если мне будет позволено умолять вас, несравненные остромыслы, следовать путями большей пользы: и пусть тогда эти обезьяны подражают совершенству, вами достигнутому, но никогда впредь не делайте известными им ваши восхитительные замыслы. Я знаю, что и самый рачительный из вас никогда не займется ростовщичеством и что самый добросердечный среди них не покажет себя доброй мамкой. Так что, сколь можете, примените себя лучшим образом, ибо сожаления достойно, когда столь несравненные остромыслы служат на потеху столь грубым невеждам (grooms).

Можно попытаться отнести лично к Шекспиру обвинение в ростовщичестве, предположив, что он давал деньги под проценты еще до того, как это было подтверждено дошедшими до нас свидетельствами. Но, пожалуй, интереснее другая возможность: подобно тому, как это выше было сделано с неологизмом kill-cow, обнаружить в языке отражение или даже рождение сюжетного мотива, а именно — слуха о Шекспире, начавшем свою театральную карьеру в качестве конюха. Говоря о невеждах, Грин употребил именно это слово — groom.

Источник сплетни в данном случае — Уильям Давенант, сам драматург и большой выдумщик (одна из его выдумок — замечательный аргумент в пользу того, что Шекспир-автор и Шекспир—уроженец Стрэтфорда — одно и то же лицо, о чем было сказано в предисловии). Выдумка требует подсказки и часто получает ее в языке, когда слово, сказанное в одном значении, перетолковывается в другом, становясь ядром повествовательного сюжета или, во всяком случае, сопровождая его. Можно сказать, что такова изначальная способность языка — порождать мифы. В шекспировские времена она еще очень сильна, а поэт, пишущий пьесы, постоянно дает нам почувствовать, как из слов плетется смысловая паутина, опутывающая происходящее, как, будучи произнесенными, слова порождают эхо взаимных перекличек. Однажды сказанное слово не забывается и может потянуть за собой шлейф через всю пьесу.

Вот пример с тем же словом groom, использованным самим Шекспиром в переносном значении. Среди ранних комедий (написанных предположительно до 1592-1593 годов) оно встречается только в одной — «Укрощение строптивой», но, встретившись, как мяч в игре, перебрасывается дальше от персонажа к персонажу, ведущих между собой разговор, неслышимый им самим, но внятный зрителю. Слово вброшено в диалог не случайно, а порождено ситуацией бракосочетания — между еще не укрощенной Катариной и брутальным в тот момент Петруччо.

Один из женихов Бьянки — Гремио — сбежал из церкви, не в силах более выносить той методы, которую избрал укротитель. Транио интересуется: а что, невеста и жених тоже возвращаются? Гремио отвечает каламбуром, построенным на том, что слово groom входит составной частью в слово «жених» (bridegroom):

A bridegroom say you? 'tis a groom indeed,
A grumbling groom, and that the girl shall find.

В русском переводе Михаил Кузмин сохраняет каламбур, хотя опускает второе эмфатическое и запоминающееся повторение слова, передающего английское groom:

Муж, говорите вы? Мужлан, не муж он.
Узнает девушка, кому досталась (III, 2).

Следующий ход в этой игре за Катариной, не слышавшей Гремио, но в той же сцене повторившей о своем новобрачном — groom. Увы, русский перевод теряет эту словесную нить, как это происходит почти всегда при переводе, рвущем речевую логику шекспировских пьес. Самое трудное в них — удержать эхо смысловых перекличек.

Теперь мяч на поле Петруччо, и он подхватит его, обругав словом groom своих слуг в притворном гневе (укрощение продолжается!) за их нерадивость (IV, 1). Услышанное на свадьбе в составе слова «жених», слово groom прошло путем иносказания и вернулось если не на конюшню, то в людскую, то есть к своему прямому значению. Оно, как и Петруччо в основном сюжете пьесы, поиграло в грубость, неотесанность, чтобы затем снять маску.