Шекспир

Из двадцати одного случая употребления слова «pillow», обозначающего подушку, в произведениях Шекспира только восемь соответствуют своему прямому назначению, то есть «давать покой и отдых». Во всех других случаях употребление слова подвергается более или менее ощутимым изменениям, и оно становится мишенью изменения смысла. Последние различимы с первых пьес. В «Генрихе VI», ч. 2 (1592) кардинал Бофорт доверяет своей подушке отягчающие его душу секреты. Явно это не соответствует форме настоящей исповеди. Как и каждого, Шекспира посещают тревожные сны. Может быть, он драматизирует здесь английскую поговорку «to take counsel of one’s pillow», эквивалентную русской «утро вечера мудренее», которая предлагает посоветоваться с подушкой. Через каких-нибудь пятнадцать лет в «Макбете» (1606) врач, наблюдающий за сомнамбулизмом леди Макбет, изрекает: «Больная совесть лишь глухой подушке /Свои секреты смеет поверять» (V, 1, пер. Б. Пастернака).

В «Ричарде III» начинает проступать предательская натура мягкого, близкого, изначально симпатичного предмета.

Символ покоя, аксессуар для спокойного сна, подушка, как смертоносное оружие, оборачивается против спящих.

Опасное слово как жуткая метафора появляется регулярно. В «Тите Андронике» Тит был всегда готов предоставить свою «любящую грудь» в качестве подушки свое-мы внуку (V, 3). Сыновья Таморы, только что заколовшие Бассиана, готовы теперь использовать его тело как подушку, чтобы подложить его под тело его супруги, которую скоро изнасилуют.

В «Короле Лире» (1603–1605) черт подкладывает под подушку Тому ножи (II), 4). В «Макбете» (1606) окровавленные клинки подкладывают под подушку невиновным стражникам

Сразу же после появления подушки, как орудия убийства в «Ричарде III» и извращенного эротического аксессуара в «Тите Андронике», Шекспир изучает свою фобию в поэме «Лукреция» (1594). Подушка здесь персонифицирована:

Румянец щек над белою рукой…
Подушка тоже жаждет поцелуя.
И, с двух сторон ее обняв собой,
Она в тиши блаженствует, ликуя…
Лукреция лежит, не протестуя;
Как символ добродетели, она
Во власть глазам бесстыдным отдана.

(Пер В. Томашевского)

Неудовлетворенная завистливая подушка, подушка мужского рода, раздувшаяся, способная как ласкать, так и убивать, похоронная подушка, поддерживающая лежащего в могиле, она — существо. В этом описании сходятся в одной точке все мотивы и все извращения. В этом случае происходит инверсия отношения

Если в «Ричарде III» подушка находится в вербальной передаче, то в «Тите Андронике» она визуальна.

Переход от вербального к визуальному заканчивается в «Отелло» (1603–1604); здесь слово превращается в аксессуар, которым угрожающе размахивают Изначально принятой методикой Отелло было удушение. Ирония судьбы: в произведениях Шекспира подушка убивает только невинных. Выбор ее в качестве орудия убийства указывает на невиновность жертвы.

В «Отелло» подушка, как проект убийцы, переходит к действию и действует на глазах у зрителей. Здесь, только здесь предмет видим, а слово не произносится. До «Отелло» включительно слово и предмет на сцене не соприкасаются никогда. Пройдя через кризис в «Отелло», союз слова и аксессуара, который оно обозначает, дважды реализуется в «Перикле» (1607). Таким образом, кажется, функция предмета приведена к норме. Только что родившуюся Марину помещают на подушку, и именно подушка поддерживает Перикла, разбитого от волнения, когда он находит дочь. Хотя труп-подушка появляется в «Цимбелине», здесь она помогает излиянию тоски, а не садистскому сладострастию. Кошмар не совсем еще рассеялся, но время и ухищрения подсознания, которое чередует слово и вещь во время столкновений со своим фантасмом, несколько уменьшили силу первоначальной угрозы.

МЕТАМОРФОЗЫ ЗМЕИ