Читатель, зритель, если твоя душа и твое сердце переполнены чувствами моральной сдержанности и заботой никогда не задеть другого, каким бы ни был другой, и если вообще ты подчиняешься всему тому, что обозначают леденящим выражением «пристойная корректность», иди своей дорогой, «Укрощение строптивой» не для тебя. «Венецианский купец» — тем более. Если подумать, впрочем, неверно, что и остальные произведения Шекспира и елизаветинский театр не подвергают тебя мощному и изощренному искушению впасть в эти примитивные и неуравновешенные чувства по отношению к другому, которых ты лишен. Имеющий уши, да услышит! «Укрощение строптивой», наподобие западной сказки, является историей с множеством метаморфоз и представляет из себя, если упростить, соединение из трех шкатулок. Самая большая сделана из обычного дерева. Это история о пьянице Кристофере Слае, меднике. Наблюдение за мужланом, ставшим в один момент принцем, — аристократическое развлечение. Слай наивно верит во всю эту историю, потому что она ему по вкусу и позволяет воспользоваться всеми ее прерогативами, в частности, забавляясь маленьким пажом, переодетым женщиной. Драматический дивертисмент достигает определенного момента и отворачивается от Слая, чье вожделение становится слишком назойливым.
В этой первой деревенской шкатулке, куда Шекспир ввернул некоторые намеки на места, даже людей из окрестностей Стратфорда, откуда предположительно родом Слай, находится другая: Петруччо, джентльмен из Вероны, решается жениться на старшей дочери Баптисты, чтобы освободить путь Гортензио и поправить свои дела, потому что Баптиста богат. История Бьянки является третьей шкатулкой, парадоксально спрятанной во второй, потому что история женитьбы на строптивой сначала представлена как простое повествовательное вспомогательное средство. Не установлено точно, но говорили, что второстепенная интрига, развивающаяся вокруг Бьянки, не принадлежит перу Шекспира, работавшего здесь, как и над «Генрихом VI», в соавторстве Вполне возможно, но это пока только гипотеза.
Дихотомия матримониальных мотиваций открывает возможность конечному зрелищному перевороту в характерах и действиях персонажей, когда усилия Петруччо усмирить своего дракона вознаграждаются усмирением, в то время как молодой и красивый Лученцио обнаруживает в Бьянке заносчивую и строптивую супругу. Мораль пьесы заключена в этом круговороте метаморфоз.
Развитие нравов не облегчает понимания этого произведения Если «Укрощение строптивой» является провокационным названием, то нужно уточнить, что оно является, однако, эвфемизмом, потому что Петруччо подчиняет свою жену при помощи в некотором роде шутовской гомеопатии, выказывая большую раздражительность и тиранию, чем у нее.
Верно то, что мы постоянно в режиме, который характерен для фарса, где жестокость заставляет смеяться только потому, что известно, что наносимые жертвам палочные удары морально и физически анестезируются вымыслом. Но было бы ошибкой воспринимать пьесу как простой фарс.
Нам кажется, что под фарсом Шекспир заставляет вибрировать более глубокие струны, звуки которых наши уши забыли. Что такое для нас медицина настроений, если не древняя и вышедшая из употребления теория? Но в действовавших в то время условиях медицинских толкований вполне терпимо, что Петруччо стремится исцелить Кэт от неуравновешенности, которая портит жизнь и ей, и ее близким.
Петруччо, желая вылечить Кэт, хватил через кран и получает своею же монетой в речи слишком укрощенной жены. Перед нами теперь уже не фарс, а комедия, и мы переходим от смеха к сдержанной улыбке. Шекспировский релятивизм, чтобы быть понятным, требует иногда немного натренированного слуха.
Смысловые значения «Укрощения строптивой» сложны, и их богатство не только не сопротивляется времени, но даже расширяется, трансформируя пьесу, которая делает свой вклад метаморфозы в ловкую ловушку для ума, падкого на скандал и антифеминистское выступление. Конечно, эта пьеса — камень не той воды, не того объема, чем те, которые мы придем дальше, но он уже. сверкает разнообразными гранями, умело отделанный. Он драгоценен, потому что с первого раза открывает владение мастерством игры, основанной на противоречиях и серии динамических асимметрий, в которых речь идет о замене моральных позиций, характеров или изменении признаков.