Если мимолетное изменение интереса воспринимается как нелюбовь, что же говорить тогда о том, когда прямо и банально предают саму любовь? 33 сонет — сонет затмения. Дневная звезда, друг, исчезает с глаз поэта, и поэт пробует банально утешиться, думая, что земные звезды могут тускнеть, как тускнеет небесная звезда. Последующие сонеты могут позволить подумать, что письма изменились, друг попросил прощения, поэт простил широким жестом любви, благородной и слабой, доброй и понимающей.
В «Сонеты» входит женщина, совершенно реальная, но ни описанная, ни названная — она никогда не будет названа.
Вспоминая об этой любви к смуглой даме, «Сонеты» заставляют нас следовать за историей любви к молодому человеку от зарождения страсти до ее завершения, проходя через кризисы отношений, муки ревности и через унижение устанавливающихся тройственных отношений. Сонет 129 — свидетельство фундаментальной черты шекспировского характера: способность изображать чувственную страсть, сравнимую с искушенным наблюдением, но точно человеческой природы.
Там, где другие выразили бы свое отвращение к телу внезапным переходом от влюбленной страсти к ненависти, Шекспир настаивает на неотвратимом, нелогичном и сострадательном характере плотского желания, повторяющегося и напрасного, мучительного и унизительного, как муки ада. Ничто не говорит, что Сизиф любит свой камень.
В сонете 143 патетика сентиментальной ситуации обострена грубостью воображенной метонимичной сцены и достигается резкое и гротескное впечатление. Говоря о себе, покинутом любовницей, поэт сравнивает себя с ребенком, покинутым занятой фермершей, оставившей своего ребенка, чтобы броситься вдогонку за одним из своих «созданий в перьях», которое ускользает от нее.
«Создания в перьях», вот что хорошо, как говорит Полоний в «Гамлете». В этих преследуемых птицах позволительно увидеть куртнзанов, украшенных султанами, к которым любовница имеет пристрастие помимо одного друга, может быть. Эта маленькая сценка на символическом заднем дворе открывает природу шекспировского эроса, который тяготеет к любви-зависимости, отношении ям маленького ребенка и матери. Из этого сопоставления можно вывести аргумент тем, кто хочет сделать из Анны Хэсуэй расчетливую и ненасытную дьяволицу. По-видимому, здесь перед нами свидетельство любовного предпочтения поэта:
Бесславная капитуляция, так как без борьбы; соотношение полного господства, принятого, желаемого.
Среди сонетов, называемых «Прощаниями», одна группа привлекает наше внимание. Сонеты 104–125 имеют особое звучание, и нельзя было бы сказать, что они свидетельствуют об атонии чувства. Кризис прошел, дружба безупречна, вечна, раз и навсегда клятвенно закреплена, несмотря на время и ошибки, через которые она прошла (сонет 123). Совершенная поэтом ошибка и измена друга вспоминаются откровенно, но без страсти. Сонет 116 говорит о вере в вечность любви вне второстепенных обстоятельств, и именно это порождает спокойствие.
Вот что за историю рассказывают «Сонеты» отрывочно и кусками; собственно, таково психологическое и моральное воздействие, оказанное этой историей на поэта. Теперь посмотрим на результат усилий, долгое время предпринимаемых, в стремлении раскрыть «Mr. W.H.», друга и непременно смуглую даму, анонимности которой желал Шекспир.