Шекспир

Так раскрывается нам связь его следующей трагедии — «Антоний и Клеопатра» (1607) — со временем, когда жил Шекспир. Он был сыном века, когда кончалась островная замкнутость феодальной Англии. Ее купцы добрались до далекой России и Леванта, а морские разбойники грабили Америку. Дипломаты английского правительства плели интриги почти при всех европейских дворах, а шпионы шныряли во всех портах Атлантики и Средиземноморья. Войны, в которые была вовлечена Англия, протекали на территориях Фландрии, Франции, Испании. Словом, история позаботилась о том, чтобы у Шекспира могло появиться чувство драматизма борьбы, охватывающей разные страны в едином клубке сложного международного политического конфликта.

Вместе с тем у него не было холопского преклонения перед лицами, стоящими на вершине власти. Он понимал, что они ничем не отличаются от других людей, кроме тех возможностей, какие доставляет им их положение. В остальном же они подвержены законам, общим всей человеческой породе. Они могут быть велики и низки. Шекспир видел, как женщина правила страной, хитря и изворачиваясь среди тысячи опасностей. Он знал, что государственные заботы шли об руку с мелким женским тщеславием. Видел он и государственных мужей. Среди них тоже не было гениев. Успеха достигали самые бессовестные и холодные карьеристы. Бывали среди этих людей, очарованных мечтой о могуществе, люди мужественные, способные проявить чудеса храбрости, но бессильные перед лицом хитрости, коварства, интриг.

Из этих наблюдений и родился величественный замысел «Антония и Клеопатры». Здесь нет портретов современников Шекспира. Елизавета — не Клеопатра, Эссекс — не Антоний, лорд Бэрли — не Октавиан. Но если нет портретного сходства, то дух эпохи, ее характеры, страсти изумительно отразились в трагедии, в которой романтически настроенные читатели находят лишь историю любви двух царственных героев. Между тем это совсем не романтическая драма, и, хотя действие относится к прошлому, в ней много косвенных отголосков шекспировского времени. И, кажется, есть в ней отзвуки чего-то личного, сугубо интимного для Шекспира. Я имею в виду давно замеченное сходство между Клеопатрой и загадочной смуглой дамой сонетов.

Следующая трагедия Шекспира более непосредственно связана с событиями его времени.

В 1607 году в средних графствах Англии вспыхнуло восстание фермеров. Огораживания земель, производимые помещиками, лишали их возможности заниматься землепашеством и добывать пропитание. Фермерам не оставалось иного выхода, как бунтовать. Восстание было жестоко подавлено.

Впечатления от этих событий выражены Шекспиром в пьесе, написанной как раз в это время, — «Кориолан» (1607). Обычно обращали внимание в первую очередь на гневные речи героя-патриция, в которых он на все лады хулит народ, обзывая его «чернью». Но разве мог Шекспир написать иначе? Он помнил, что произошло с пьесой, в которой изображался бунт ремесленников. А Шекспиру все же хотелось изобразить на сцене мятежный народ. И он 'достиг этого, пойдя на неизбежный компромисс. Бунтарство народа всячески осуждается в пьесе. Но все же в ней сказано, из-за чего бунтует народ. Пьеса начинается с того, что на сцену выходит толпа горожан. Они готовы «скорее умереть, чем голодать». Один из них предлагает: «Сами цену на хлеб установим». Уже в этих репликах горожан можно распознать намерение Шекспира. Сюжет этой трагедии он заимствовал из биографии Кориолана, рассказанной Плутархом в его «Сравнительных жизнеописаниях». Шекспир довольно точно следовал за Плутархом. Но в этом именно пункте он кое-что изменил. У Плутарха волнения римлян вызваны жадностью и жестокостью ростовщиков. Шекспир заменил это недовольством народа на почве дороговизны и голода.

Он вложил в уста одного из римских плебеев слова, которые мог бы сказать любой англичанин-бедняк. «Достойными нас никто не считает, — говорит этот простой „римлянин“, — ведь все достояние — у патрициев. Мы бы прокормились даже тем, что им уже в глотку не лезет. Отдай они нам объедки со своего стола, пока те еще не протухли, мы и то сказали бы, что нам помогли по-человечески. Так нет — они полагают, что мы и без того им слишком дорого стоим. Наша худоба, наш нищенский вид — это вывеска их благоденствия. Чем нам горше, тем им лучше. Отомстим-ка им нашими кольями, пока сами не высохли, как палки. Клянусь богами, это не месть во мне, а голод говорит!»[105]

Шекспир углубился еще дальше в античность в своем «Тимоне Афинском», где он перенес действие в древнюю Грецию, в V век до рождества Христова. Но отдаленность во времени только кажущаяся. Шекспир подошел здесь к основным социальным противоречиям своего времени ближе, чем в любом другом произведении. Главное зло, как говорит он устами героя, заключается в неравенстве состояний, в том, что одни бедны, а другие богаты, и в том, что человек ценится не по своим личным достоинствам.

Золото растлевает души людей, извращает сущность вещей, оно превращает все в свою противоположность и способно