Страстная привязанность поэта, реальная или мнимая, к юноше из сонетов наводит на мысль, что Шекспир знал толк в мужских привязанностях. Мы уже замечали следы подобных отношений в его пьесах. Также несомненно, что он был «прирожденным» актером, а на протяжении веков стало ясно, что зачастую сексуальность актера трудноопределима. У великих актеров особенно чувствительный и податливый темперамент, способный принять тысячи разных форм, а психологи часто усматривают в этом «женский» компонент, происходящий от любви к матери или имитации ее черт. Чтобы сделать это весьма здравое наблюдение, нет нужды углубляться в дебри психологии. Со времен греческой драмы пятого века прошлой эры актеров причисляли к женоподобным распутникам, и в конце шестнадцатого века лондонские священники и моралисты яростно обличали неопределенную сексуальную принадлежность актеров. Актерство считалось занятием противоестественным, попыткой бегства от природы и вызовом Богу Это не доказывает ничего в биографии Шекспира, но помогает уяснить черты общества, в котором он жил и работал.
Он знал, сочиняя свои пьесы, каково было родиться Клеопатрой и Антонием, Джульеттой и Ромео. Он превращался в Розалинду и Селию, Беатриче и миссис Куикли. Он создал больше запоминающихся женских ролей, чем любой из его современников. Это ни в каком смысле не свидетельствует о его гомосексуальности, а скорее выдает сексуальную неопределенность и изменчивость. Он был способен становиться как мужчиной, так и женщиной, и масштаб его искусства мог оказывать влияние на его жизнь. Мы можем вспомнить недавно открытый портрет графа Саутгемптона, одетого как женщина. В конце шестнадцатого столетия для высокородных вельмож было естественно и вполне прилично подчеркивать в себе женские черты — для ренессансной культуры это был неотъемлемый признак хорошего тона. Идея божественной андрогинности входила в модное тогда учение, возникшее под влиянием платонизма Возрождения. Это контекст, позволяющий лучше понять шекспировские воззвания к «двуполому» предмету его страсти. Было бы неверно воспринимать это как призыв к содомии, которая в Англии шестнадцатого века оставалась в ряду тягчайших преступлений, вместе с колдовством и ересью. Даже заподозренные в гомосексуализме поэты вроде Марло обряжали свои фантазии в подобающие классические одежды. Существуют доказательства того, что в текстах шестнадцатого века привилегией родовитой знати было явление, которое можно назвать «теоретическим» гомосексуализмом; поэтому нет ничего удивительного, что у Шекспира, как у поэта «благородного происхождения» встречаются поэтические аллюзии на эту тему. Любовью здесь движет не фаллос, но умственное расположение духа.
Поучительно сравнить героинь его пьес со «смуглой леди» сонетов. Комические женские персонажи полны жизни и уверены в себе, они обладают необычайной силой воли в мире, где «воля, желание»[275]
обозначало также сексуальную энергию и могущество пола. Шекспир хорошо это понимал. Но у него есть и другие женские образы, движимые более опасными силами. Тед Хьюз заметил в пьесах признаки отвращения к развратным женщинам и «одержимость целомудрием». Это можно отнести и к поздним пьесам, где у героинь — Миранды, Пердиты и Имогены — отсутствует плотское начало. Но при таком анализе не вполне ясно, что тут идет от Шекспира и что — от его комментаторов. Говоря иначе, у Шекспира действительно не существует типичного женского образа, и, может быть, интереснее рассмотреть реакцию мужчин в его пьесах на женские характеры. Самая очевидная и распространенная реакция — ревность, ревнует ли Отелло Дездемону или Леонт — Гермиону. Ревностью также рождено драматическое напряжение в сонетах. Там много говорится о подозрении в предательстве и о реальной измене. Общим местом шекспировской биографии стало предположение, что Шекспир подозревал отсутствовавшую жену в неверности. Возможно, это правда, но она недоказуема. Мы можем только говорить о том, что измена, подлинная или предполагаемая, играет столь же большую роль в сюжетах шекспировских пьес, как и в его сонетном цикле.Верно, конечно, что большинство пьес Шекспира включает в себя все мыслимые стороны любви и что это — самая выдающаяся трактовка любовной темы на английском языке. Естественно и неизбежно, что сексуальные отношения, как часть любовной привязанности, занимали его мысли. Но это не объясняет, почему секс часто вызывает стыд, ужас и отвращение. Говоря о любви, Шекспир часто использует символику военных действий. Единственная пара, кажущаяся счастливой в браке, — это Клавдий и Гертруда в «Гамлете», хотя, конечно, Макбет с женой тоже относятся друг к другу не без нежности. Но эти удачные пары едва ли представляют собой то, что в современном мире назвали бы образцом для подражания. Несчастная любовь или конфликт любящих становятся стержнем пьесы, и драматическая коллизия совсем не обязательно отражает личные переживания Шекспира. Нет необходимости усматривать здесь пронзительную автобиографическую ноту.
ГЛАВА 54