Шекспир. Биография

Конечно, будет неправильно утверждать, что множество внешних параллелей означает, что параллелей нет вообще. Вполне вероятно, что чувства Шекспира повлияли на его стихи так же, как и на пьесы. Можно отметить, для примера, присущий ему дух соперничества. Создается впечатление, будто он окрылял его. Скорее, он выдумывал или составлял себе образ соперника-поэта, чтобы подстегнуть собственное воображение. Представление о «высшем и лучшем» ставило перед ним некий барьер, который нужно было преодолеть.

Интересно, что на протяжении всего творческого пути Шекспир ни разу не похвалил коллегу-драматурга. Он был в высшей степени честолюбив, энергичен и изобретателен. Кто еще мог в столь раннем возрасте задумать ряд исторических пьес? В своих ранних произведениях он успешно пародировал модных авторов, таких, как Марло и Лили, что, конечно, можно счесть выпадом против них. Ему очень хорошо удавались действовавшие открыто или исподтишка агрессивные персонажи, такие, как Ричард III и Яго. Любопытно, что многие из диалогов в его пьесах приобретают форму состязания в остроумии. В его сонетах присутствует немало язвительности, досады и гнева. В непрекращающемся совершенствовании мастерства Шекспира подстегивали его предшественники и книги, служившие источником для его фантазии. Надо добавить, что Шекспир стал самым выдающимся драматургом Лондона не по прихоти случая; он активно желал этого.

Возможно, по той же причине звучит и другая настойчивая нота в сонетах, где повествователь совершенно одинок. Существенно, что «предмет любви», если таковой был, ни разу не назван по имени — особенно если принять во внимание уверения Шекспира, что он обеспечил ему бессмертие. Шекспир хочет, чтобы в людской памяти осталась скорее сама его любовь, нежели тот, на кого она направлена. В сонетах Шекспир размышляет главным образом о сущности своей натуры. Предмет его внимания — он сам, и в этом коварном и тонком солипсизме его любовь к другим доставалась им в той мере, в какой он был сам любим.

Можно вспомнить замечание Обри о том, что в Шор диче он отказался присоединяться к «дебошам» своих товарищей. Большую часть своей творческой жизни Шекспир провел на съемных квартирах, вдали от семьи.

Никаких его писем не сохранилось. Возможно, их было очень мало. О нем встречается немного упоминаний, а сам он был особенно скрытен в том, что касалось его самого. Шло ли это от застенчивости, или от сдержанности, или от высокомерия? Все эти определения могли относиться к нему в равной степени. Судя по рассказам, он был также влюбчивым, остроумным и раскованным. Одно не противоречит другому. Надо помнить, что он играл в жизни свою собственную роль с величайшим успехом; он с радостью наделял жизнелюбием своих героев, которые, подобно Фальстафу, творили самих себя для всякой мыслимой ситуации.

Еще одна примета его присутствия — то, что сонеты, со всеми их темами и интонациями, — насквозь «шекспировские». Возможно, это звучит банально, но подобное явление заслуживает, чтобы над ним поразмыслить. Ни у кого из писателей не находим такой отчетливо выраженной индивидуальности, проходящей через все произведения — комедию и трагедию, стихи и прозу, романтические либо исторические тексты. Он подражает сам себе; он пародирует себя. Его бурные речи в сонетах о любви и страсти перекликаются с речами Ричарда III, замурованного в темнице; где бы Шекспир ни решил предаваться раздумьям, он возвращается к манере речи этого короля-лицедея. В сонетах так много отзвуков «Двенадцатой ночи», что угловатую фигуру мужчины/жен- щины Виолы можно рассматривать почти как аналог возлюбленного/возлюбленной из сонетного цикла.

В 101-м сонете есть слова, которые проходят через шекспировские пьесы: «Я есть тот, кто я есть» («I am that I am»).

Это, конечно, повторение слов Господа, обращенных к Моисею на горе Синай. Но выражение можно также сравнить со словами Яго: «Я не тот, кто я есть» («I am not what I am»). Шекспир одновременно все — и ничто. В нем многие — и никого. Это почти определение самого принципа творчества, который, в сущности, подразумевает отсутствие ценностей и идеалов. Вирджиния Вулф охарактеризовала Шекспира как «безмятежно отсутствующе-присутствующего» («serenely absent-present»), и в этом странном равновесии, похоже, заключается неуловимый и вездесущий гений его творчества. Его нет — и тем определяется его присутствие. Отречение от собственного «я» так глубоко, что становится своей противоположностью. Оно могло возникнуть инстинктивно или по причине жизненной необходимости, но в какой-то момент превратилось в рассчитанный прием.

Таким образом, мы имеем дело с секретом его авторской неразличимости, ухода в тень. Мы не погрешим против истины, если скажем, что он приспосабливается к каждой ситуации и к каждому человеку, попадающемуся на пути. У него нет «морали» в общепринятом смысле, так как мораль предполагает приязнь или антипатию к каким-либо явлениям. В нем нет ничего от личного тщеславия или экстравагантности.