Шекспир. Краткая документальная биография

Далее следуют менее крупные завещательные отказы. Шекспир оставляет 20 фунтов и свою одежду Джоан Харт, которой разрешалось оставаться вместе с семьей в западном крыле дома на Хенли-стрит за номинальную годовую плату в 12 пенсов. Трем ее сыновьям - Шекспир называет Уильяма и Майкла, но не может вспомнить имени третьего сына и оставляет пропуск для имени Томаса завещано каждому по 5 фунтов. Элизабет Холл получает всю посуду за исключением большой чаши из позолоченного серебра, доставшейся Джудит. Кажется, Шекспир также подумывал о том, чтобы обеспечить Элизабет приданым, но ей было всего восемь лет - кто знает, возможно, у Сьюзан будут еще дети, - так что он передумал, распорядившись вычеркнуть не до конца сформулированный пункт. Поэт вспомнил бедняков Стратфорда, пожертвовав им 10 фунтов стерлингов - достаточно щедрый дар для человека его достатка; самый богатый человек в городе Джон Комб тремя годами раньше оставил 20 фунтов с той же целью, проявив необыкновенную щедрость, о которой сочли уместным упомянуть на его памятнике в стратфордском храме.[15.35] Свою шпагу Шекспир завещал Томасу, племяннику этого самого Комба. Он оставил 5 фунтов Томасу Расселу и 13 фунтов 6 шиллингов 8 пенсов Фрэнсису Коллинзу. (Рассел, как мы помним, помещик из Олдерминстера, был связан через жену с автором "Уиллоуби, его Авиза"; после смерти своей жены он искал и добился расположения вдовы Энн Диггз, имевшей 12 тыс. фунтов стерлингов и двух сыновей, Дадли и Леонарда) Шекспир выделил деньги на покупку поминальных колец стоимостью в 26 шиллингов 8 пенсов каждое для старых стратфордских друзей и соседей Гамнета Седлера, Уильяма Рейнольдса (землевладельца из числа "уклоняющихся") и братьев Нэш-Энтони и Джона (в 1602 г. они были свидетелями при покупке Шекспиром недвижимости в Старом Стратфорде). Имя Седлера вписано вместо имени "г-на Ричарда Тайлера-старшего", сына мясника с Шип-стрит, которого умирающий Шекспир мог знать со школьной скамьи. Тайлер незадолго до того подвергся осуждению за то, как он распорядился денежными пожертвованиями, собранными для жертв большого пожара; возможно, поэтому его имя было вычеркнуто из завещания.[15.36] Шекспир не забыл своего семилетнего крестника Уильяма Уокера, оставив ему 20 шиллингов золотом. Из тех, кого он знал в Лондоне в течение тех лет, когда был в труппе лорд-камергера, а затем в труппе короля, он выделил троих, упомянув о них с любовью: "А также моим сотоварищам Джону Хемингу, Ричарду Бербеджу и Генри Конделу - по XXVI шиллингов VIII пенсов на покупку колец". Шекспир не упомянул Саутгемптона, которому как начинающий молодой поэт он посвятил "Венеру и Адониса" и "Обесчещенную Лукрецию"; не упомянул он и графов Пембрука и Монтгомери, и вообще ни одного пэра Англии. Не упомянул он также никого из родственников своей жены, хотя его шурин фермер Бартоломью Хетеуей со своей женой Изабел и четырьмя отпрысками жил неподалеку в Шотери.

Свою жену он тоже не упомянул, по крайней мере сначала; однако, возможно, он не чувствовал необходимости оговаривать для нее какое-либо особое обеспечение - семейство Холл, достаточно ответственное, приглядит за ней в большом доме Нью-Плейс. Однако здесь есть другой сложный фактор, впервые публично отмеченный более ста лет тому назад викторианским популяризатором Чарлзом Найтом. Найт с торжеством обнаружил, что английское общее право обеспечивает вдове пожизненную долю в третьей части имущества ее мужа, равно как и право пользования постоянным местожительством семьи. Впоследствии многие биографы считали, что права Энн были таким образом защищены. Разумеется, право на то, что иногда называют вдовьей долей или законной долей, действительно существовало, как можно проследить, начиная с XIII в. Если общее право отдает супругу, согласно условиям брака, все личное движимое имущество жены, "не обязан ли муж", риторически вопрошает анонимный автор "Краткого рассуждения" в 1584 г., исходя из

подобных же соображений долга, оставить своей жене третью часть своего имущества, и, ежели закон в этом отношении достаточно действен (ибо какой закон в этом мире, кроме божьего закона, не имеет изъянов?), не должен ли обычай восполнить это таким образом, чтобы не допустить варварских, немилосердных, коварных или недобрых действий при исполнении завещания, которые могли бы тем или иным способом помешать осуществлению оного или нечестному его исполнению?[15.37]