Шекспир мне друг, но истина дороже. Чудны дела твои, Господи!

Ляля хотела посмотреть на часы и не стала. Какая разница?! Ей все равно ничего не остается, только лежать и ждать, когда жизнь закончится.

Из литературы – она прочитала горы книг! – было известно, что жизнь не закончится, что пытка предстоит долгая и изощренная, и все придет к тому, что Ляля… привыкнет. Привыкнет к одиночеству, к страданию и перестанет обращать на них внимание. Страдания и одиночество теперь будут с ней всегда, но она… привыкнет. Так учили ее все великие писатели. Она привыкнет и научится «радоваться простым радостям». Простым – это значит старушечьим. Вот солнышко взошло, и слава богу. Вот капель зазвенела или морозцем схватило лужи – как славно. Вот скворушка на березе запел или снегирь по сугробу скачет – прелесть!.. Но до «простых радостей» еще очень далеко, их нужно заслужить, переработать в них страдания. Радоваться снегирю просто так – нельзя, не получится. Это такие радости, которые даются только через страдания!

Ляля подтянула ноги к животу. Лежать было неудобно, все болело, но так и должно быть, все правильно! Ей не может быть удобно. Ей должно быть больно, скверно, невмоготу – это расплата за любовь, которая закончилась навсегда. Выплачивать кредит придется еще долго, после выплат она останется нищей и разоренной, и это справедливо.

– Соседка! Ляля! Ты дома?

В сенях загрохотало, и Ляля медленно стянула с лица плед. Так и есть. Это не ночь. Ночи еще ждать и ждать.

– Ведро какое-то посреди дороги бросила, дверь открыта! Ты где есть-то?!

– Чего тебе, Георгий Алексеевич?

В коридорчике вспыхнул свет. Ляля зажмурилась.

Сосед заглянул в комнату, нашарил выключатель и щелкнул. Ляля накинула на голову плед.

– Заболела, что ли?..

– Что тебе нужно?

Он помолчал. Ляля в щелку посмотрела на него.

Он был весь возмутительно бодрый, красный от холода, в расстегнутой «летной» куртке мехом внутрь, жесткой замшей наружу, в клетчатом вытертом шарфе. Сколько Ляля его помнила, столько помнила этот шарф!..

– Дрова привез, – сообщил Атаманов. – Вон, целый прицеп. Я три куба купил, это первая партия! Надо под навес перетаскать, а то завтра трактор придет, ему разгружаться некуда будет.

– Я не могу сейчас таскать дрова.

Большими шагами сосед подошел, бесцеремонной ладонью залез под плед и пощупал Лялин лоб.

– Нету у тебя никакой температуры, – фыркнул он. – Встала бы, Ляль, да помогла по-соседски. Я один до завтра буду таскать!

– Попроси дядю Сашу.

– Да он в деревне, я к ним заходил! Андрюха в Москву укатил, только к пятнице вернется. Вставай, Ляль, куда деваться-то?..

– Уйди, Георгий Алексеевич.

Он действительно отошел, но недалеко – захлопнул форточку и задернул шторы.

– Вот карнизы – как прибил, так век и провисят! Я тебе когда-нибудь отказывал? Нет, ты мне ответь, отказывал?..

Ляля медленно села на диване, огляделась по сторонам и пощупала свои волосы. Должно быть, хотела поправить, но забыла, как нужно поправлять волосы.

– Хорошо, – сказала она. – Я сейчас приду, и будем таскать.

Ей нужно как-то от него избавиться. Он уйдет к своим дровам, она запрет дверь, погасит свет и ляжет на диван. Все.

– Вот тебе спасибо! – сказал сосед прочувствованно. – Ты шевелись только, я прицеп-то на участок загнал, ни войти, ни выйти. В четыре руки быстрее перетаскаем.

– Ну, конечно, – согласилась Ляля.

Он вышел, а она еще посидела немного, оглядываясь по сторонам, как спросонья.