— После
— Но не с мясом.
— Нет, но это будет напечатано в
— Что я должен здесь увидеть, господин Рок?
— В том же позитивном духе, я бы добавил
— Хорошо, добавьте.
— А молодой человек прав.
То был император. Он неслышно вошел в комнату и слышал их разговор. Секретарь и его помощник встали.
— Берегитесь этого юноши, Фен, он хорошо соображает. А где Меневаль?
— В постели с малярией, сир.
— А как зовут юношу?
— Себастьян Рок, сир. Он мой старший служащий, поскольку у него хороший стиль письма.
— Мы могли бы, пожалуй, использовать его в Карнавале. Что вы об этом думаете, Фен?
— Он действительно образован…
В особняке Карнавале службы цензуры перерабатывали театральные пьесы, которые получали разрешение на постановку. Как Писистрат в Афинах заставлял переписывать песни Гомера, так образованные чиновники вырезали из
Себастьян зарделся от счастья, и чтобы сдержать дрожь в руках, сложил их вместе. Наполеон спросил:
— Вы любите театр?
— В Париже, сир, я ходил в театр так часто, насколько мне это позволяла служба в Военном министерстве.
— Вы смогли бы пересмотреть трагедию?
— Да, сир.
— И вытравить у классиков сцены и слова с двойным смыслом, в которых зритель способен увидеть намек на империю и своего императора?
— Смог бы, сир.
— Если бы вам предложили пьесу о Карле VI, как бы вы поступили?
— Плохо, сир. Очень плохо.
— Объяснитесь.
— В этом случае и изменять ничего не надо, ибо сюжет сам по себе вреден.
— Продолжайте.
— Нельзя показывать на сцене сумасшедшего короля.
— Брависсимо! И вы смогли бы добавить что-нибудь из античной литературы в современную пьесу?
— Думаю, что смог бы, сир. Я знаком с произведениями греческих и римских авторов.
— Фен, когда вернемся в Париж, представьте вашего писаря барону де Поммерою. Ему позарез нужны помощники. И не стройте кислой физиономии! Вы найдете другого секретаря, способного переписывать ваши заметки.
Чтобы продемонстрировать кому-нибудь свое удовлетворение, император имел привычку больно драть отличившегося за ухо, либо ласково награждал увесистой затрещиной. Себастьян, к своей радости, удостоился императорской оплеухи, которая стоила дороже ордена.
— Дюрталь, разведать мост!
Драгун спешился и стал медленно продвигаться по длинному узкому мостику, перекинутому через глубокий овраг. Он, согласно инструкции, держал уздечку между большим и указательным пальцами, чтобы в случае падения конь не потянул его за собой. Остальные наблюдали за ним.
Д’Эрбини вместе с тридцатью конниками направился к югу от Москвы на поиски деревень. Шутка инспектора Пуассонара задела капитана за живое, и он дал себе слово пригнать стадо. Они вышли из Москвы до рассвета, под дождем, набив сапоги соломой, так как по ночам уже начались заморозки. Они были в пути уже четыре часа, дождь прекратился, но резкий порывистый ветер раздувал промокшие плащи и султаны на киверах драгун.
На другой стороне оврага показались законопаченные мхом бревенчатые избы, над соломенными крышами которых низко стелился дым. Крестьяне разводили огонь, они не убежали; выходит, у них были продукты, фураж и, возможно, скот.
— Дюрталь!
Когда драгун прошел половину пути, мостик не выдержал: всадник, его лошадь и доски настила полетели вниз, на каменистое дно оврага. Д’Эрбини молча отвел взгляд. Дюрталь не подавал признаков жизни. Оставалось лишь одно: обогнуть овраг, который тянулся почти до горизонта, и вернуться к избам со стороны леса, если тот не окажется слишком густым. Вытянувшись в колонну по одному, драгуны двигались против ветра. Когда они обнаружили еще один мостик, то рисковать не стали, сомневаясь в его прочности, и к полудню нашли подходящий переход. В тот момент, когда люди д’Эрбини взбирались наверх по противоположному склону оврага, раздались крики «ура», и драгуны увидели небольшой отряд казаков в меховых папахах, которые с пиками наперевес галопом неслись на них. Капитану показалось, будто он вновь оказался в Египте: там арабские конники, беспокоившие противника, действовали точно так же. Они внезапно появлялись, атаковали и отходили, рассыпаясь в разные стороны, затем появлялись вновь с другой стороны.
— Спешиться! К бою!